Кажется, наши отношения портились все больше. Дикий перестал видеть во мне только нищего родственника помещика, теперь у его поступков была другая чем прежде мотивация.
– Ну, даже если это и твоя собака, нашли-то ее мы, да еще в лесу. Вон как она мужиков подрала, кто за это заплатит?
Судьба крестьян и их платья стрельца вряд ли интересовала, а вот мое финансовое благополучие наверняка.
– С ними я сам договорюсь, мужики, хватит вам по московке? – спросил я крестьян.
Медная московская монета стоила немного, потому они замялись. Сразу предложить им нормальную цену я не хотел, дабы не разжигать аппетит у стрельца.
Маловато будет, – покачал головой мужик, бывший явно бойчее товарища. Для иллюстрации понесенных потерь, он принялся прилаживать к армяку оторванные лоскуты.
– Ладно, бы, твой пес меня просто покусал, дело житейское. Шкура сама заживет. Он мне армяк вон как разорвал, а армяк-то новешенький, я его и пяти лет не ношу. Вот, сам посмотри, можно его теперь наладить?!
– И сколько ты хочешь? – спросил я, торопясь окончить торговлю и освободить собаку.
– Не знаю, если, конечно, в разумении, что армяк новый, – завел обычную в таких случая нуду мужик, стараясь разжалобить и больше получить, – тогда одно дело, а как ежели что, то, очень может быть! Мы за все премного благодарны.
Меня такие народные феньки давно уже не умиляли. Говорил он так мутно и непонятно, не из-за косноязычия или скудоумия, просто сам не знал, сколько попросить, чтобы не остаться в накладе, но и не переборщить с требованием компенсации, рискуя вместо денег получить по шее.
– По три московки за армяки хватит? – спросил я, назначая почти реальную цену новой одежда.
– По четыре хоть дай, – сердито сказал второй мужик, – твой пес мне руку прокусил! На, сам посмотри!
Он сунул мне под нос руку, кое-как замотанную окровавленной тряпкой.
– Ладно, дам по четыре, – согласился я, опять наклоняясь к Полкану, – надеюсь теперь все?
– А мне? – удивленно сказал Дикий. Кажется, мы с ним только тем и занимались, что удивляли друг друга.
Я не стал ломать дурака, прикидываться непонимающим, спросил прямо:
– Сколько?
– Не знаю, если конечно, по бедности, я ведь тоже понимаю, – начал он почти слово в слово цитировать крестьянина и замолчал. – Ты чего смеешься?
– Говори сколько, что ты тут бодягу разводишь.
У стрельца с аппетитом оказалось все в порядке, он мелочиться не привык:
– Дай червонец и ладно.
Трофейных червонцев у меня было в достатке, отдать один было не жалко, тем более что я их не в шахте кайлом заработал, но пойти на такое требование было просто немыслимо. Таких денег у бедного родственника помещика не могло оказаться по определению. Да и показывать слабину я не собирался.
– Хочешь, я и тебе дам целых четыре московки? – спросил я, ставя пижона на одну доску с крестьянами.
– Да я такую собаку и за четыре ефимки не отдам! Ты посмотри, какой пес?! Ему цены нет! – горячо воскликнул он, вступая в торг. Обертонов и намеков, когда дело касалось денег, Дикий не понимал.
– Дяденька Лексей, барин! – послышался со стороны пленных крестьян женский голосок.
Я посмотрел на крестьян, которых недавно пригнали двое конных. Группа была из десяти-двенадцати человек. Мужчины, женщины, дети стояли кучкой и наблюдали за нами. Никого знакомого у меня там быть не могло, не так долго я прожил в этом времени, что бы меня женщины узнавали на улице.
– Хорошо, дам тебе пол-ефимки и по рукам! – предложил я, переводя взгляд на Полкана. Он лежал на боку, с закрытыми глазами, вытянув связанные задние лапы и повернув настороженное ухо в нашу сторону, слушал разговор.
– Барин, это я Ульянка! – опять закричала та же женщина.
Я опять посмотрел на пленных крестьян. Оттуда махала рукой какая-то женщина. Причем, подавала знаки именно мне.
– Не может этого быть! – воскликнул я и, оставив удивленного Дикого, быстро направился к пленным. – Ульянка, неужели ты!
Встреча действительно была для меня неожиданной. Знакомы мы с Ульяной были так давно, что страшно подумать! Первый раз я встретил ее старухой в 1799 году. Он жила в деревне принадлежащей моему предку и слыла знахаркой и колдуньей. Вторая встреча произошла значительно позже, в двадцатом веке, говоря точнее в 1919 году. За сто двадцать лет она постарела, но была еще вполне бодрой старушкой. Тогда я ее сразу не узнал, но она напомнила о себе. Она же мне и рассказала, что встреча наша не последняя, и я узнаю ее не только старухой.
Ульяна помнила свое прошлое, в котором мы с ней когда-то встречались. Я не знал своего будущего, так что получалось какое-то замкнутое кольцо. Она в старости предупредил меня, что я встречусь с ней в юности. Если учитывать мои прыжки из эпохи в эпоху, то ничего парадоксального в этом не было.
Разговор со старухой я запомнил, поэтому, когда мне встретилась девочка, с необыкновенными способностями, по имени Ульяна, понял что это та самая будущая знакомая старуха. На Ульяну, кстати, племянницу Григорию Гривову, были в деревне гонения, крестьяне подозревали ее в колдовстве. Я взял девочку под свое покровительство. Впрочем, ее необыкновенных способностей вполне хватало, чтобы постоять за себя самой. Глаза она умела отводить не хуже фокусника Дэвида Копперфильда, причем безо всяких технических средств.
Какое-то время мы вместе с ней скитались по здешним лесам, потом я пристроил девочку на станцию службы времени у тамошнего оператора, тоже давнишнего приятеля. Как она умудрилась попасть в руки стрельцов, оставалось только догадываться. Я даже думать не хотел, что эти охотники за людьми смогли пробраться в заповедный лес и разгромили станцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95