Люди как по команде побрели в указанном направлении.
– Говорил я тебе, что здешний боярин строг, – задумчиво сказал Иван Степанович, – вон что придумал, людей связанными держать. Такое зверство не каждому в голову придет! Интересно, сам-то он понимает, какой грех творит?
– Ну, боярин мне без надобности, его нужно просто прибить, чтобы не заедал людям жизнь. Меня интересует другое, как найти Гривова. Покажешь, где господская изба?
– Ты, что, там столько людей, тебе одному не совладать! Только сам пропадешь.
– Ну, я не один. Казак, мой товарищ, один десятка стоит, да и это существо, – потрепал я по голове Полкана, – многое может сделать. Как-нибудь разберемся со здешним барином. И не таких видели...
Однако легко похвастаться, совсем другое, напасть на неведомого противника, несомненно, имеющего хорошую охрану. Запорожец после перенесенных страданий был не в лучшей форме, а я не Стивен Сигал, что бы в одиночку захватывать корабли и крепости.
Пока мы возле избы ждали возвращения арестантов, начало светать. Закричали первые петухи.
Я уже беспокоился, о Марфе, но бросать дело на полпути было никак нельзя.
Все наши ночные подвиги утром раскроются, и коварный Кошкин успеет подготовиться если не к нападению, то к обороне.
Действовать нужно было незамедлительно, пока не рассвело, и ранний на подъем сельский народ не проснулся. Однако помывка возле колодца все не кончалась, и я пошел поторопить запорожца.
Там без перерыва скрипел ворот, голые люди обливали друг друга холодной водой, смывая грязь и нечистоты.
– Степан, – позвал я, высмотрев среди них мощную фигуру кашевара, – кончай париться, у нас срочное дело.
Запорожец тотчас окончил водные процедуры и как был голым, подошел. От его кожи шел пар.
– Как ты? – спросил я.
– Живой, – ответил он, стирая ладонями с тела воду.
– Сможешь драться?
– С кем?
– С помещиком, конечно. У него в избе мой друг, его нужно выручить.
– С этим... – он запнулся подбирая самый веский, всеобъемлющий термин, не нашел подходящий и опустил слово, – с этим я и мертвым...
– Тогда одевайся нам нужно торопиться, уже светает.
– Мужиков позовем? Они уж так до барина люты!
– Можно, только поторопитесь, – еще раз напомнил я. – Возьмем их тепленьким.
Степан кивнул и вернулся к колодцу. Ворот скрипнул последний раз и затих, потом зазвенела цепь, и я услышал, как тяжело рухнула в воду заборная бадья. Белые фигуры засуетились и начали спешно одеваться.
– Вот видишь, – сказал я подошедшему крестьянину, – целое воинство набирается.
– Оно конечно, – согласился он, – только у нас даже дубин нет. С голыми руками против сабель много не навоюешь. Тут холопы – гайдуки все как на подбор, сытые и здоровые.
Я отметил, что он сказал, не «у вас», а «у нас», но комментировать не стал.
– Ладно, начнем, а там видно будет, – решил я, хотя сам не терплю никаких непродуманных, спонтанных действий.
Спешно одевшись, бывшие пленники обступили гурьбой, ждали распоряжений.
Наступал, как говорят в таких случаях, час Икс. Теперь от меня во многом зависела жизнь этих людей, а даже простого плана, что и как делать не было.
– Кто-нибудь знает барскую избу? – спросил я.
– Я знаю, – ответил широкоплечий человек с заросшим черной, как смоль щетиной лицом, – был у боярина в холопах.
– Сможешь показать, где там, что?
– Почему не показать, – спокойным, даже зловещим голосом, ответил он, – Не только покажу, сам Афанасию Ивановичу красного петуха подпущу, пусть изверг погреется.
– Нельзя его просто так сжечь, – покачал я головой, – там Гривов, мужик которого вечером на пытку увели, У барина семья есть?
– Как не быть, – ответил заросший холоп, – семья справная, жена, детки, четыре дочери и три сына.
– Ну, вот видишь, как можно невинных детей губить! Придется брать избу приступом.
– Все они одного змеиного семени, вырастут такими же как отец кровопийцам станут! – угрюмо, пробурчал он.
Я не стал разворачивать дискуссию, задал конкретный вопрос:
– Охранники, где ночуют, в той же избе?
– Нет, как можно, у них свои две избы рядом с боярской. В одной я жил, – сказал он с нескрываемой горечью.
За что его отлучили от власти и посадили в темную, расспрашивать времени не было. Я попросил:
– Что же, веди, показывай.
Мужики молчаливой гурьбой пошли к воротам, там начали сноровисто разбирать частокол, вооружаясь жердями. Воспользовавшись заминкой, я задержал Ивана Степановича и предложил:
– Может, ты пойдешь домой, к жене и детям? Ты свое дело сделал. Спасибо тебе за все.
– Нет, я с вами, У нас здесь у всех одно дело, артельное, а на миру и смерть красна.
Это было благородно, что я опять отметил про себя, но вслух ничего не сказал. Мы улыбнулись друг другу и пошли вслед за всеми. Небо отчетливо светлело на востоке, но ночные сумерки были еще густы и продвигались мы скрытно, правда, сопровождаемые собачьими истериками. Местным псам почему-то очень не нравился запах Полкана.
Совсем недалеко, метрах в трехстах от тюремного двора, темнел высокий частокол, как я понял ограда усадьбы. Мы подошли к нему вплотную. Укрепление оказалось солидным из толстых бревен с затесанными концами. Проводник повернул не к закрытым воротам, а направился в обход, по отчетливой, хорошо протоптанной тропинке. Мы гуськом следовали за ним. Теперь уже в усадьбе залаяло несколько собак, судя по густым голосам, отнюдь не мелкие крестьянские шавки. Полкан, державшийся возле моей ноги, не повел в их сторону даже ухом.
Забор оказался длинный и крепкий, поставили его, скорее всего, недавно, многие бревна еще были совсем светлыми. Наконец проводник остановился, сделал знак следовать за собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95