Пока я занимался экипировкой, спорщики так увлеченно выясняли отношения, что ни на что не обращали внимание.
В эти благостные, патриархальные времена, разница между помещиками и крестьянами была невелика и, пожалуй, заключалась только в разной одежде и еде. Не дошла еще тогда Русь да эпохи просвещения и расслоения общества по образованию и воспитанию. Большинство людей говорили на одинаковом языке, и редко заносились друг перед другом дремучестью рода.
Я оделся в одежду покойного, оставив только свои поршни, перепоясался его разбойничьей саблей в ободранных кожаных ножнах, и только тогда подошел послушать, до чего договорились стороны. Кажется, дело у них шло на лад, только крестьяне отказывались ремонтировать вгорячах поломанную карету. Меня заметили, и спор разом прекратился.
– Ты никак Мишкину одежду забрал? – осуждающе спросил мужик с саблей.
– Да, – подтвердил я, – она ему все равно не понадобится.
– Так будет не по справедливости! – вмешался помещик. – По справедливости нужно ее поделить. Тебе, скажем, сапоги, а мне все остальное!
– Я вам оставляю сапоги и пищаль, она дорого стоит, за это ты, – сказал я барину, – по человечески похоронишь разбойника.
Помещика такой расклад не удовлетворил, он попробовал его оспорить, но я, не вступая в спор сел в седло. Времени на пререкания у меня уже не оставалось, нужно было ехать дальше.
Помещика такое неуважение возмутило, и он попытался помешать мне уехать, схватился за уздечку. Пришлось оттолкнуть его ногой. Барин от неожиданности упал, после чего не вставая, принялся меня проклинать и корить мздоимством. Почему именно мздоимством, я так и не узнал, тронул бока лошади коленями, и она не спеша, затрусила по дороге. Однако оказалось, что так просто нам разойтись не суждено. Не отъехал я и трехсот метров, как сзади грохнул выстрел, и мой конь пронзительно заржал и встал на дыбы, грозя опрокинуться на спину. Я не ожидал ничего подобного и едва не вылетел из седла. Хорошо еще успел вытащить ноги из стремян, и соскользнул на землю по крупу, иначе вполне мог запутаться и грохнуться головой о землю. Спрыгивая с коня я не удержался на ногах, упал и больно стукнулся о дорогу. Проклиная помещика, я встал на ноги и разглядел в вечерних сумерках белое пороховое облачко.
Мой конь ускакал вперед по дороге, а я остался на месте и смотрел, как ко мне бегут недавние знакомые. Было похоже на то, что они меня попытались застрелить из пищали, но промазали и попали в лошадь.
Никакого страха перед набегающим воинством у меня не было, напротив я так рассвирепел, что сам пошел им навстречу. Впереди всех, смешно припадая на обе ноги, несся сам барин, крестьяне-разбойники следовали за ним в нескольких шагах, благоразумно не забегая вперед. За мужчинами, путаясь в длинных сарафанах, бежали обе женщины, жена и дочь помещика, а индифферентные слуги шли пешком, сильно отставая от ударной группы. Чем ближе мы сходились, тем медленнее развивалась атака. Когда до меня осталось шагов двадцать, помещик остановился и, грозно размахивая саблей, истерично закричал:
– Отдавай камзол, а то зарублю!
Не отвечая, я шел прямо на него. Когда мы сблизились, он не бросился меня рубить, а начал пятиться. Я был так зол, что вытащил саблю и шел прямо на него, собираясь зарубить неблагодарного негодяя. Он тут же начал отступать и теперь не кричал, а просительно бормотал:
– Отдай камзол, отдай камзол!
– Зачем он тебе понадобился, у тебя скоро будет деревянный! – сказал я, замахиваясь на него саблей. На что барин отреагировал мгновенно, бросил оружие и повалился на колени. Сзади пронзительно закричали женщины. Все, как говорится, смешалось в доме Облонских.
Убивать коленопреклоненного мерзавца у меня не поднялась рука, он это почувствовал и тотчас начал наглеть. В чем проявилось удивительное свойство подобных людей. Меня всегда поражает, что с ними невозможно ни о чем договориться. Даже если они случайно попадут в рай, то первым делом начнут выторговывать себе особые привилегии. Понятие чести, благородства, благодарности для них просто не существуют. Главное для них собственное удобство и выгода.
– Ты зачем, скотина, в меня стрелял? – закричал я, не слушая стенаний по поводу кафтана.
– Отдай камзол, он мой по праву, пожалей меня, добрый человек, я столько претерпел зла! Женой и дочкой молю, отдай камзол, и Господь тебя наградит!
Я мельком оглядел свою обновку. Бархатный камзол, конечно, когда-то был богатым, но теперь сильно заношен, да еще прожжен в нескольких местах, Было непонятно, почему он вдруг вызвал такой ажиотаж.
– Я тебя спрашиваю, зачем ты в меня стрелял? – повторил я.
– Отдай камзол, ну, отдай, ну, что тебе стоит! Зачем он тебе сдался! Хочешь, я тебе за него свою дочь замуж отдам, делай с ней все что хочешь! – запричитал он, умоляюще глядя на меня своими заплывшими красными глазами.
Грешен, не удержался и на дочь-таки посмотрел. Девушка была, безусловно, по-своему хороша и, что самое ценное, удивительно похожа на папу, только что пока не такая мордастая. Однако ничего такого делать с ней я бы не рискнул.
– Ты знаешь, негодяй, что ранил мою лошадь! – так и не ответив, на лестное предложение обмена, продолжил я гнуть свою линию.
– Ничего с ней не случилось, вон она сама сюда идет! – сказал один из крестьян.
Я не купился и назад не обернулся. Однако за моей спиной действительно тяжело вздохнула лошадь.
– Ну, смотри! – предупредил я на всякий случай помещика и отступил, так, чтобы видеть коня. – Если ранил, головой ответишь!
Однако с лошадью оказалось все в порядке. Скорее всего, ее просто испугал звук выстрела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95