– Сегодня с вами заночую, а утром посмотрю, – ответил я. – У меня тут есть дело.
Казак согласно кивнул, не приставая с расспросами. Все легли. Вечер выдался прохладным, уже подступала осень, и ночи становились все прохладнее.
– Не нравится мне здесь, – сказал кто-то из хозяев, – еще лето в разгаре, а уже холодно. То ли дело у нас на Сечи...
Я навострил уши.
– Да, у нас еще, поди, в реке купаются, – поддержал его товарищ.
– А вы что, разве не Черкасские? – назвал я главный казачий город.
– Нет, мы Запорожские казаки, – ответил, не скрывая гордости старший, – из Запорожской сечи!
– Не может быть! – воскликнул я. – Как же вы сюда-то попали?
– Так и попали, – пробурчал голос из темноты.
– Вот не думал встретить тут запорожцев!
Я лег на спину, радуясь нежданной удаче. Дело в том, что запорожцы почти принципиально отличались от всех других украинных казаков.
Начальная история Запорожской сечи во многом еще не выяснена. Самое время основания Сечи как постоянной казацкой общины, имеющей местопребывание за днепровскими порогами, не может быть определено с точностью; можно лишь сказать, что она возникла в конце XVI века. Этому предшествовал целый ряд обстоятельств и условий, содействовавших образованию особого запорожского казачества.
Решительный толчок к образованию такой общины был вызван действиями польского правительства как по отношению к южно-русским землям вообще, так и специально по отношению к казачеству. Люблинская уния 1569 года, слившая Польшу и Литву в одно государство, стремилась к распространению польских общественных порядков, шляхетского землевладения и полного закрепощения крестьян в украинских землях. Население, стремясь избавиться от грозившей ему неволи, в значительном числе стало стекаться к низовьям Днепра, находя здесь средства существования в промыслах и в войне с татарами, тем более неизбежной, что польское правительство само не имело достаточной силы для охраны Украйны от татарских набегов.
Тогда-то видимо и появилось само понятие Сечи. Эта община называлась еще «кошем» (слово татарского происхождения, означающее стан), и это же слово употреблялось для обозначения сечевого правительства. Доступ в ряды сечевого товарищества был совершенно свободный: от вновь вступающего требовалось только признание православной веры, обязательство защищать ее и подчинение общим правилам войска.
В Сечь принимались люди всех национальностей, но большинство было малороссов, как тогда называли нынешних украинцев. Вся жизнь сечевого товарищества построена была на полном равенстве его членов и самоуправлении. Войско делилось на курени, возникшие первоначально, по всей вероятности, из групп земляков; каждый курень выбирал себе куренного атамана, ведавшего его хозяйством и всеми внутренними делами. Начальником над всем войском был избираемый им на общем собрании или раде кошевой атаман с его помощниками– войсковыми судьею, писарем и есаулом.
Все эти должностные лица избирались на один год, но могли быть сменены и ранее, если войско было ими недовольно. Кошевой пользовался почти неограниченною властью в походе, но в Сечи, в мирное время, он ничего не мог предпринять без совета с радой и ее согласия. В тех случаях, когда поход предпринимался лишь частью войска, и кошевой оставался дома, для начальства над экспедицией избирался особый полковник, власть которого продолжалась только во время похода.
Всякий казак имел право участия в раде, всякий мог быть избран на любую должность. Жизнь запорожцев отличалась чрезвычайною простотою. Самою выдающеюся чертою ее было безбрачие. Запорожцы смотрели на семью как на прямую помеху их деятельности. За введение женщины в Сечь грозила смертная казнь. «Блудодеяние» принадлежало к числу наиболее сурово караемых, по запорожским обычаям, преступлений. Все это войско состояло из холостых, вдовых или бросивших своих жен казаков.
Та же причина, которая заставила запорожцев признать безбрачие основным принципом своей жизни, определила и характер их мирных занятий. Земледелие было невозможно из-за соседства татар, совершавших частые набеги. Потому главными занятиями сечевиков, помимо войны, сделались охота и рыбная ловля, для которых степи и Днепр представляли чрезвычайно благоприятные условия.
Порядок внутри запорожской общины охранялся строгой дисциплиной: жившие военной добычей запорожцы строго преследовали воровство в своей собственной среде, казня за него смертью; смертною же казнью карался всякий разбой и насилие в мирных христианских селениях.
Уже то, что казаки оказались запорожцами, говорило о том, что они никак не могли быть причастны к преступникам, разгромившим и сжегшим русскую деревню. Напротив я мог рассчитывать на их помощь в освобождении пленников и наказании виновных, кем бы они ни оказались.
Заводить разговор о сожженной деревне я не стал, отложил до утра. Говорят, что он вечера мудренее. Да и усталость брала свое. Целый день сидеть в седле и рыскать за псом по полям и перелеском не самое приятное занятие. Я вытянулся на пропахшей острым лошадиным потом попоне и смотрел в звездное небо. Получалось, что тут великое, как бы смешивалось с обыденным, составляя общую картину единства противоположностей.
Неожиданно ко мне подполз Полкан и бесцеремонно улегся рядом, прижавшись теплым боком. Я погладил его по голове и заснул.
Утром мы встали на рассвете. Пока все занимались туалетом, а потом завтракали, разговора не получалось.
На меня посматривали с любопытством, но ничего не спрашивали. Только когда я подошел к своей мохнатой лошаденке, казак, тот, что вечером вспоминал купание в Днепре, малый дет тридцати с бритым подбородком и длинными вислыми усами, задумчиво сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95