После чего приступил к своим шаманским упражнениям.
Скоро у меня, как обычно бывает, занемели мышцы, и навалилась усталость. Кашевар же успокоился и, кажется, задремал. Лошади со связанными ногами лежали в самой середине рощицы. Что бы они нас не выдали, пришлось воспользоваться походным опытом убитого Селима. Я передохнул несколько минут, позвал Полкана, и пошел проверить диспозицию. Наша рощица из пары десятков молодых берез, находилась почти в центре большой пустоши, с трех сторон окруженной лесами. Возле дальнего леса несколько всадников о чем-то совещались, съехавшись тесной группой. Расстояние до них было приличное, около километра и рассмотреть детали я не смог. Других казачьих разъездов видно не было, они, скорее всего, искали нас в лесу.
До заката было около часа и можно было надеяться, что за это время на нас не наткнутся.
– Вот так-то, друг Полкан, – сказал я собаке, – выходит, зря ты нашел этих казаков, накликал гибель на хороших людей!
Пес будто понял, заскулил, виновато поджал хвост, лег рядом со мной и потребовал ласки, Пришлось гладить ему залепленную репьями голову. Его вины в гибели запорожцев не было. Я вытянулся на траве, покусывал травинку, и думал, что делать дальше. Казаков оказалось слишком много, что бы можно было рассчитывать победить их силой. Нужна была какая-нибудь военная хитрость, но ничего толкового пока на ум не шло. Слишком внезапно случилась трагедия, и у меня еще не прошла растерянность.
– Ну, что там видно? – спросил сзади голос кашевара.
Я удивился, что он так быстро оправился. Рана его была не опасна для жизни, но болезненная и он потерял много крови. Я обернулся. Степан, с перевязанной пропитанными кровью тряпками головой и надетой поверх бинтов папахой, лежал в полушаге от меня, и тоже рассматривал пустошь.
– Как ты? – поинтересовался я.
– А... – пренебрежительно сказа он, демонстрируя стоическое отношение к собственному здоровью, – как-нибудь выдюжу.
– Что там у вас случилось? – спросил я, имея в виду их стычку с бандитами. До сих пор поговорить нам не удавалось, было не до того.
– Подъехали мы, значит, они нас окружили, Загоруйка и говорит...
– Загоруйка это ваш старший, тот, что был в бабьем летнике? – уточнил я.
– Ага, – кивнул Степан, – Загоруйка и спрашивает, кто, мол, у вас тут за атамана.
Выехал один, оказался из наших из Сечи, он еще до меня там был, потом сбежал, на краже попался. Загоруйка то его знает, он в сечи давно. Ну, вот, Загоруйка как этого атамана увидел, так сразу и помрачнел. У нас в Сечи, если за кражу, да еще у своих, одно – смерть. Такое никак невозможно! Он, значит, и говорит Панасу, ты говорит, Панас, как такое мог совершить...
Я понял, что дослушать эту историю до конца мне все равно не удастся, и перешел к вопросам:
– Сколько их там человек?
– Чего? – с трудом вернулся ко мне из недавнего прошлого Степан. – Человек, говоришь? Казаков что ли?
– Казаков.
– Так кто же их считал.
– Ну, сотня, две?
Степан задумался, лежал, шевеля губами, будто пересчитывал одного за другим всех противников. Потом покачал головой:
– Много, думаю, будет. Может, вся сотня, а то и две, Кто их разберет. Я в счете не очень силен. Саблей, это да, помахать могу, а считать не приучен.
– Ладно. А крестьяне где были?
– Крестьяне? Мужики что ли?
– Да, мужики, – подтвердил я.
– Там, невдалеке стояли, – он задумался и вернулся к тому, что волновало. – Если атаман вор, то какие они будут казаки? Может, они про Панаса и не знали, что он с Сечи сбежал? …..
– Мужиков там сколько? Ты, Степа, не отвлекайся, вспоминай.
– Много мужиков и баб много. Так вот Загоруйка Панасу и говорит...
Я понял, что все равно, пока он не расскажет все подробности недавно пережитых событий, ничего токового сказать не сможет. Потому больше не перебивал, но и не слушал, просто лежал и наблюдал, как садится солнце. Дни делались все короче...
– Тогда Загоруйка, – говорил между тем кашевар, – как выхватит саблю и вскричит...
Пока никаких положительных сдвигов для возвращении из прошлого у меня не было. Правда, среди убитых крестьян, моего знакомого Гривова не оказалось. Казаки порубили стариков и ослабевших детей, которых все равно было не довезти до невольничьего рынка.
– Тут он как махнет саблей, так Панаса надвое от плеча до пояса. Я сам двоих порубить успел, а тут меня как сзади... Ну, дальше ты и сам знаешь...
Из всего длинного рассказа удалось выяснить только то, что атаман убит и теперь у казаков, скорее всего, междувластие. Если даже они успели выбрать нового предводителя, то булаву он держит пока не крепко и беспрекословным авторитетом не пользуется.
– Понятно. Тогда ночью попробуем на них напасть. Ты как, сможешь держаться в седле?
– А ты надо мной еще руками поводишь? Очень после этого в голове проясняется.
– Повожу, – пообещал я, – а пока отдыхать. Поедем в середине ночи, когда они заснут.
– Ишь, ты, а я думал, что ты боязливый. Что же ты тогда вместе со всеми не поехал?
– Не хотел зазря погибать. А кто боязливый, кто нет, время покажет.
Степан тяжело вздохнул, видимо вспомнил товарищей и замолчал. Свою дневную норму слов, он уже явно выговорил. Уже совсем стемнело, только на западе еще светилась узкая розовая полоска. Я распутал лошадей, которых теперь стало невозможно увидеть со стороны, примостился на густой пахнущей сеном и летом траве и попытался уснуть.
Разбудила меня лесная ночная птица. Ночь была в самом разгаре, в просветах между облаками сияли звезды. Я тронул за плечо кашевара, и он тотчас привстал.
– Скоро выступать, – сказал я. – Как твоя голова?
– Трещит, – невнятно пробормотал он, – будь она неладна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95