– Кто там?
– Боярин, выйди во двор, разговор есть, – позвал снаружи тихий мужской голос.
– Ты кто и что тебе нужно? – в свою очередь спросил я, не намереваясь попадаться на детскую уловку, если во дворе меня ждет засада.
– Да я это, Гришка Гривов, – чуть громче сказал ночной гость, и я узнал голос крестьянина, из-за которого и предпринял всю операцию по освобождению коровинских крестьян.
– Гривов? Ты что так поздно, – удивился я, – заходи в избу.
– Никак не могу, выйди сюда, – требовательно прошептал он.
Пришлось выйти под дождь, Гривов выделялся в беспросветном мраке ночи более темным пятном. Как только я вышел, он схватил меня за рукав и потащил вдоль стены.
– Ты что это? Ты куда меня тянешь? – удивился я, однако подчинился его тревожно-цепким рукам.
– Тише, – попросил он, останавливаясь в конце стены, – у меня к тебе разговор.
– Я тебя давно ищу, – начал, было, я и, замолчал, понимая, что теперь уже не я его, а он меня разыскал по неведомому срочному делу. – Говори, что у тебя стряслось? !
Мужик довольно долго молчал. Было видно, прежде чем начать разговор, внимательно всматривается в невидимый ландшафт.
– Тебя хотят заживо сжечь, – ответил он, когда удостоверился, что никого поблизости нет.
– Меня? Чего ради? – без особой тревоги, спросил я. Вроде бы пока никаких смертельных врагов у меня здесь не появилось.
– Сам не знаю, – ответил Гривов, – здешний барин приказал сжечь вас вместе с девкой. Потому я к тебе и не заходил.
– Что за барин, не знаешь, как его зовут?
– Кошкиным кличут, Афанасием Ивановичем. Нас погорельцев хочет у себя в крепости оставить, только мужики сомневаются. Больно уж он крут... Со своих холопов кожу вместе с мясом дерет.
Мне имя Кошкина ничего не говорило.
– Очень строгий боярин, – продолжил Григорий. – Велел сегодня под утро вам двери подпереть, обложить избу соломой и сжечь.
Я задумался, причин для зачистки могло быть несколько. Например, до меня дотянулась лапа Москвы. Или Кошкин собрался прихватить чужих крестьян и боялся огласки. Возможен был и фантастический вариант: мачеха Марфы узнала, что падчерица жива и решила избавиться от девушки.
– Спасибо что предупредил, – поблагодарил я. А как же ваши крестьяне, смолчат?
Я подумал, что после спасения из плена, в такой ситуации, они могли бы продемонстрировать небольшую благодарность.
– Что крестьяне! Мы народ подневольный, к тому же, у всех семьи. Скоро зима, а жить негде. До холодов новых изб не срубить, ребятишки помрут... Сам должен понимать, своя рубашка ближе к телу! Нам без барской заботы никак не прожить...
Крестьян понять было можно, но когда такая равнодушная неблагодарность касается лично тебя, да еще в тяжелый момент жизни, когда ты не можешь толком защититься, становится немного обидно. Чтобы прервать неприятный разговор, я спросил о другом:
– А что со Степаном, с казаком, с которым мы вас освобождали?
– Этого я сказать не могу. Видел его по первости здесь на селе, а куда потом девался, не знаю. Тут у нас, ты сам понимать должен, невесть, что делается. Пока убитых похоронили, раненные по избам лежат, больных много, не до твоего казака было, Наверное, уехал, что ему с мужиками делить.
– А как Иван Иванович?
– Его еще тогда в лесу убили, жалко, мужик он был справный, пятеро детишек сиротами остались, один другого меньше.
Мы почтили память организатора сопротивления несколькими секундами молчания, на большее, не было времени.
Потом я сказал то, что волновало меня:
– Гриша, мне очень нужна твоя помощь, помнишь, ты водил меня в лес к нечистым. Сможешь отвести? Мне обязательно нужно туда попасть!
Гривов ответил не сразу, а когда заговорил, голос у него был виноватый.
– Сейчас не смогу, извини... Сам знаешь, у меня семья, если узнают, что я с тобой знаюсь, головы не сносить не только мне. Ты покуда уходи в лес, пережди какое-то время, я как смогу незаметно отсюда уйти, сразу тебя отведу, куда захочешь.
Предложение оказалось интересное, но трудно выполнимое. Каким образом просидеть в осеннем лесу неопределенное время, Григорий не уточнил. Словно поняв о чем, я думаю, он торопливо продолжил:
– Тут в двух верстах в самой чаще на болоте, есть охитничья избушка, о ней мало кто знает. Там можно просидеть хоть до зимы, и никто не найдет. Лошадь я твою оседлал, она в сарае. Там же твое оружие, даже стрелы к луку удалось раздобыть, только не татарские, а русские, так что все готово можешь сразу ехать.
– Как это ехать, со мной же девушка, я без нее не поеду.
– Нельзя тебе девку с собой брать, только лишняя обуза. Оставь ее здесь, дай бог, может и останется в живых.
Гривов очень спешил, я его вполне понимал, он и так рисковал из-за меня семьей, и думать еще и малознакомой девушке не хотел. В его мужественности и порядочности я не сомневался, уже был случай убедиться, что он за человек, но я не мог себе позволить обречь на страшную смерть человеческое существо.
– Расскажи, как добраться до лесной избушки, и возвращайся к своим, – сказал я. – Я уж дальше как-нибудь сам справлюсь.
– Ты сам не найдешь, тебя хотя бы до тайной тропы проводить нужно. А покуда ты девку подымешь, растолкуешь, что к чему, слезы ей оботрешь, уходить будет поздно!
– Девушку не оставлю, – твердо сказал я. – Пока выводи лошадь, а я пошел за ней, мы быстро!
– Ну, воля твоя, – сердито сказал Григорий и даже ругнулся сквозь зубы, – я тебя предупредил! Наплачешься ты с ней!
Он исчез, а я бросился в избу. Ощупью добрался до лавки и поднял Марфу на ноги. Хорошо, что она легла спать полностью одетой, не пришлось впотьмах собирать ее платье.
– Что случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95