Овид Бизоннетт ничего не предсказывал, но был убежден, что в любом случае беды не миновать. Трамбле и другие фермеры, на участках которых побывали приезжие, молчали. Недели две все беседы со священником сводились к односложным восклицаниям по поводу топографов, но отец Бобьен, как генерал армии, попавшей в окружение, только напряженно думал и тоже молчал.
18
Мариус Таллар сидел на скамье в зале ожидания монреальского вокзала и ел бутерброд, принесенный Эмили. Он откусывал большие куски и глотал их, почти не жуя. Когда челюсти его двигались, становилось особенно заметно, как он исхудал, заострившиеся скулы бросали глубокие тени на бледную кожу. Эмили выждала, пока Мариус съест половину бутерброда, и сказала:
— Зря ты едешь, ничего не вызнав, а вдруг у вас там, дома, неспокойно?
Ее пугливость злила Мариуса.
— А где спокойно?— спросил он с набитым ртом.— Я устал и еду домой.
Эмили приняла его объяснения молча, она никогда не спорила с ним.
— Только не воображай, будто я еду к отцу,— продолжал Мариус.— С ним у меня все кончено. Но земля в Сен-Марке не только ему принадлежит, мне тоже. А Монреаль я так и так ненавижу.
— Понятно. Я сама, бывает, скучаю по деревне, изредка,— она посмотрела на него с робкой нежностью.
В зале стоял застарелый запах табака, пахло дезинфекцией, плевательницами, апельсиновыми корками, грязной одеждой и потом. Все собравшиеся здесь представители рода человеческого, неловко сидевшие или лежавшие на скамьях, чувствовали себя неуютно и жаждали поскоре отсюда убраться. В этом зале пассажиры были людьми без прошлого, без положения, все это осталось позади, а туда, куда они ехали, еще предстояло добираться. Крестьянки в измятых праздничных платьях крепко прижимали к себе узлы, перевязанные веревками. На лицах моряков и солдат читались следы бурно проведенных в городе отпускных дней. Тут и там ворковали парочки, сидели одинокие мужчины, поставив у ног дешевые чемоданы, и можно было сколько угодно гадать, кто они — буфетчики или слесари. Сейчас они были никто и ничто, просто люди в ожидании поезда, который перевезет их из одного места в другое. На какое-то время зал оживился, всех объединило любопытство. Девушка в ярко-красном шелковом платье и мужчина в черном костюме и в котелке отделились от кучки кричащих и смеющихся провожающих, и под градом риса и конфетти пробежали, держась за руки, через зал ожидания и выскочили на платформу.
Мариус доел бутерброд и вытер губы смятым платком. Он посмотрел на часы, висевшие на стене в конце зала. Их повесили здесь словно специально, чтобы вывести его из себя.
— Жди, жди и жди! Только этим я теперь и занимаюсь!
Эмили прикоснулась пальцами к его рукаву. Ей все время хотелось успокоить, смягчить Мариуса, но он не поддавался. И сейчас он отдернул руку. Эмили подмывало спросить, где он был и чем занимался долгие недели, пока они не виделись, но она молчала. Спасибо и за то, что Мариус заглянул к ней в ресторан, когда она как раз собралась уходить.
— Деньги-то у тебя хоть есть?— спросила она, помолчав.™ Может, ты из-за них и едешь домой?
— Ну, а если даже и так?
— Пришел бы ко мне, я б тебе голодать не дала. Он резко рассмеялся.
— Я пополнял свое образование.
— Ты вернулся в колледж?
— Не будь наивной. Думаешь, образование получают в колледжах?
— Моп 01еи! ' Нечего меня подкусывать!
— Я учился тому, что надо знать каждому. Например, что значит быть бедным.
— Это и я могла бы тебе рассказать. Мариус ответил ей саркастической улыбкой:
— Я выяснил, что бедные — безмозглые дураки. Они верят всему, что им говорят, если только хватает ума запомнить. А главное, они все лентяи.
Мариус встал и засунул руки в карманы. Весь его багаж поместился в рюкзаке за спиной. Проходивший мимо солдат скользнул по нему взглядом, и Мариус тут же вызывающе уставился на него, так что солдат отвел глаза.
— В Монреале,— сказал Мариус Эмили, глядя поверх ее головы,— в Монреале все бедняки, которых я знаю, французы. Это нас англичане обливают грязью, проезжая мимо на машинах,— он посмотрел на Эмили.— Ты когда-нибудь задумывалась, как в общем-то мало в Монреале англичан по сравнению с французами?
Эмили помотала головой. Его рассуждения были ей неинтересны, но от того, как он говорил, у нее сжималось сердце. Мариус наклонился и подобрал зернышко риса, оставшееся от проводов новобрачных. Покрутив его в пальцах, он продолжал:
1 Боже мой! (фр.) — В Монреале на одного англичанина приходится три француза. В провинции больше семи французов на одного англичанина. И при этом англичане владеют всем! — Он засунул зернышко под ноготь большого пальца и уставился в пол.— Тем англичанам, которые живут в Монреале, принадлежит чуть ли не вся Канада! А ведь когда-то вся Канада принадлежала французам!
Эмили попыталась улыбнуться. Она подергала его за пиджак, чтобы он снова сел, но Мариус знал, что его речи звучат лучше, когда он произносит их стоя.
— Все управляющие на фабриках — англичане, один англичанин-управляющий и пятьсот французов-рабочих. Смешно, да? — Он не спеша раздавил зерно между ногтями, как блоху.— Но все равно,— продолжал он,— прежде всего нельзя забывать о том, что бедняки ленивы. Богатые тоже глупые, не лучше бедных, но, я думаю, они боятся, а тому, кто боится, обычно не до лени.
Эмили тоже встала и придвинулась к нему поближе. Рядом с худым, озлобленным, поджарым Мариу-сом она выглядела пышной и цветущей. Здравый смысл подсказывал ей, что надо бы остановить его разглагольствования. Может, все это умно, но умные люди скорей попадают в беду. Только священникам пристало рассуждать так умно, как рассуждает Мариус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162