Нельзя притворяться, будто что-то чувствуешь, когда сам знаешь, что это не так. Разве Моцарту надо было смотреть из окна на венские трущобы, чтобы написать свою Симфонию ми-бемоль мажор? У Хетер только один источник, из которого она может черпать материал для своей живописи — собственная душа. Художнику нечего предложить миру, решительно нечего, кроме выстраданной и перебродившей частицы самого себя. Если в душе у Хетер радость, пусть отдает ее людям, и к черту классовую
1 Хутч — вид самогона, изготавливаемый американскими индейцами.
борьбу! Политиков искусством не проймешь, их интересует только власть.
Поль посмотрел на Хетер сверху вниз.
— Но на все требуется время,— повторил он.— Сначала все это должно созреть в душе.
Хетер была смущена. И одновременно немного раздосадована, ведь Поль так легко отверг идеи, принять которые ей стоило большого труда. Но досада быстро прошла, слишком естественным для Хетер было хорошее настроение, и она задала себе вопрос, какие же проблемы волнуют самого Поля, раньше она об этом не задумывалась.
— Спасибо, Поль,— заулыбалась она снова.— Вижу, что обо всем этом вы сами уже давно размышляете. А когда вам пришлось столкнуться с тем, что нужно терпение? К чему вы стремились?
Вопрос вторгался в слишком важную для Поля область. Он, не отвечая, смотрел, как Хетер сидит, свернувшись на кушетке, и поймал себя на мысли, что больше всего ему хотелось бы сейчас не разговаривать, а сесть рядом с ней и ни о чем не думать. Но вместо этого он снова уперся взглядом в свои ботинки.
— Я хочу стать писателем,— сказал он.— Мне неприятно признаваться в этом. Сейчас все жаждут печататься.
Хетер поняла, что он поделился с ней самым сокровенным, и вдруг ей стало ясно, как он относится ко многим вещам. Это простое признание разрушило невидимую стену между ними. Поль больше не был загадочным, ей перестало казаться, будто он хочет дать ей понять, что они чужие друг другу. Теплая волна благодарности поднялась в душе Хетер. Когда она заговорила снова, голос ее звучал доверительно и естественно, как у той девочки, которую он знал в Сен-Марке.
— А как вы думаете, Поль, сколько лет вам понадобится?
— Хирурга не подпускают к больному, пока он не проучится семь лет и не получит диплом. Работа писателя так же сложна, по крайней мере технически.
Полю трудно стало сидеть на месте, но он держал себя в руках. Пожалуй, ни с кем из своих знакомых он не мог говорить о книгах и тем более о труде писателя. Иногда он думал, что это к лучшему. Даже мечта сделаться писателем казалась ему слишком тщеславной, и Поль суеверно боялся признаваться в ней. Он сам удивился, когда услышал, что говорит об этом девушке, почти незнакомой.
— Не то чтобы я хотел быть именно писателем,— продолжал он.— Позавчера я сказал вам, что хотел бы стать физиком. И архитектурой мне тоже хотелось бы заняться. Каждый раз, как посмотрю на какой-нибудь дом в Монреале, меня просто тошнит. Единственные постройки, которые выражают дух нашей страны,— это амбары. Пожалуй, больше всего я хотел бы стать архитектором.
— Так в чем же дело?
— Я уже говорил вам, я не в ладах с математикой. Мозги иначе устроены.
Больше Поль не мог сдерживать напряжения, он встал и* заходил по комнате. Он не в силах был сидеть спокойно и смотреть на Хетер. Она заставила его поделиться с ней своими мыслями, ворвалась на миг в его одиночество. Желая переменить разговор, Поль сказал, что получил место на пароходе и через неделю отплывает из Галифакса. Он остановился возле кушетки, посмотрел на Хетер с высоты своего роста и вдруг — словно с глаз его спала пелена — понял, что она обладает той же способностью, которую он всегда чувствовал в Ярдли,— способностью вызвать на откровенность, так что изливаешь душу, не боясь, что тебя обрежут, не боясь сказать лишнее.
Хетер встретилась с ним глазами и не отвела взгляд, прошло несколько секунд, прежде чем она сказала:
— Какое расточительство! Ведь у вас степень, вы могли бы преподавать!
Поль покачал головой.
— Мне надо выбраться отсюда. Посмотреть другие края. Кроме того, разве сейчас найдешь место учителя?
— Вам обидно?
Он снова зашагал из угла в угол.
— Иногда,— сказал он из другого конца комнаты.— Но что толку обижаться?
— А ведь все могли бы иметь работу и вообще ни в чем не нуждаться, если бы не такие, как Хантли Макквин! Сидят сиднем и ничего не делают.
Поль насмешливо хмыкнул, потом повернулся и, улыбаясь, посмотрел на Хетер.
— Вы считаете меня ребенком, правда?-— спросила она.
—- Нет, просто оптимисткой.
— Да ничего подобного!
Но Поль продолжал посмеиваться.
— Наверно, вы социалистка,— сказал он.— Или воображаете себя социалисткой.
— Послушайте, Поль,— Хетер вспыхнула от гнева,— вы-то почему против социалистов? Почему такой человек, как вы, вдруг заодно с Макквином?
— Я не против социалистов. И с чего вы взяли, будто я заодно с Макквином?
— Но вы сказали...
— Простите, Хетер. Спорить с вами я не хочу. Хетер отвела взгляд, озадаченная и обиженная.
Потом схватила чашки, понесла их к забрызганной красками раковине и пустила воду.
— Вы как ваш дед,— сказал Поль все еще из другого конца комнаты.— Сумели заставить меня разоткровенничаться. Ну и вот...— Он помолчал.— Я не могу относиться к политике как к науке. Меня больше интересуют люди.
Хетер стояла к нему спиной.
— Но разве люди не результат политической системы?
— Хорошо бы так думать. Систему все-таки можно изменить.
— А вы так не думаете?
Не дождавшись ответа, Хетер посмотрела на Поля. Лицо его было в тени, он стоял спиной к окну, засунув кулаки в карманы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162