Атанас и сейчас слышит, как поскрипывал цветной стул, на спинку которого он откинулся всем телом, наслаждаясь парижским воздухом; помнится, он тогда поглядел на модистку за соседним столиком, и она с готовностью ответила ему улыбкой на улыбку. Сколько лет прошло, а он все еще помнит, какой был восторг почувствовать себя дома, на родине предков, говорить со всеми на своем родном языке и замечать, как отличается архаичное квебекское произношение от парижского, как радостно было видеть озадаченное выражение на лицах парижан, когда они тщетно пытались определить, из какого департамента Франции он приехал. Ни англо-канадцы, ни американцы не могли бы испытать такое же волнение, очутившись в Лондоне. Только он, франко-канадец, один из тех, кто в течение двух веков хранил верность родному языку перед лицом враждебного континента, мог вкусить такую горделивую радость и наслаждаться чувством самоутверждения.
Морщинистое, покрытое ореховым загаром лицо Атанаса все еще оставалось размягченным от воспоминаний, когда прозвучал звонок к обеду. Идя в столовую, он припомнил, что когда-то смутно мечтал о том, как привезет в патриархальную и холодную клерикальную нормандскую Францию в Квебеке революционный дух новой Франции. Но дальше мечты дело не пошло. Да и вряд ли такой подвиг кому-нибудь под силу. Однако, с другой стороны, если здесь нельзя привить дух Франции, то дух нового промышленного мира — несомненно, можно. Ведь, в конце концов, французы, живущие в Канаде, одновременно являются и североамериканцами.
Атанас устал от всех этих размышлений и с удовольствием принялся за суп. Посмотрев через стол на Кэтлин, он со значением подмигнул ей.
> Утром в понедельник, ровно за две минуты до половины десятого, Хантли Макквин вышел из своего кадиллака на улице Сент-Джеймс и направился к зданию банка. Он был в черном пальто, в темном костюме, в черной шляпе, под отложным воротничком виднелся очень широкий темно-синий галстук. В узле галстука красовалась жемчужная булавка.
Макквин прошел через бронзовые двери, где его приветствовал одетый в ливрею бывший сержант английского Колдстримского гвардейского полка *, и вступил в мраморный вестибюль, холодный, как мавзолей. В дальнем его конце он присоединился к группе людей среднего и пожилого возраста, ожидавших лифта. Все они были одеты точно так же, как он. Они обменялись поклонами и вошли в лифт, украдкой кидая друг на друга быстрые взгляды, как бы желая убедиться, что за субботу и воскресенье ни с кем из них ничего важного не произошло, а когда лифт начал подниматься, уставились каждый прямо перед собой.
На втором этаже из лифта вышел сэр Руперт Айронс. Он был тяжеловесный, крепко сколоченный, с квадратными плечами, квадратной головой, квадратным лицом и подбородком, волосы, разделенные на прямой пробор, под прямым углом ложились на виски. Лицо сэра Руперта было знакомо большинству канадцев, так как оно смотрело на них с маленьких скромных портретов, висящих на стенах всех банков от Галифакса до Ванкувера. Даже на этих портретах видно было, как напряжены жилы у него на шее — следствие выработавшейся за долгую жизнь привычки сжимать челюсти и выдвигать вперед подбородок при деловых переговорах.
На четвертом этаже вышел Макинтош. Он побрел к своему кабинету — ссутулившийся, озабоченный человек, хранящий в памяти сведения о трех рудниках, двух химических заводах, сложных отношениях с рядом международных акционерных обществ, контролируемых Лондоном и Нью-Йорком, а также полный перечень данных об одной корсетной фабрике.
На седьмом этаже лифт покинул Мастерман, направившийся в помещение энергетической компании «Минто». И хотя эта компания обуздала одну из самых стремительных и глубоких рек в мире, ничто во внешности Мастермана не говорило о близости к стихиям. Это был худой и педантичный человек с коротко подстриженными усиками, с тщательно отутюженными складками темных брюк, слывший среди своих коллег с улицы Сент-Джеймс большим знатоком культуры. Он был одним из основателей Комитета искусств. Кро-
Колдстримский полк — второй по старшинству после полков Гвардейской дивизии в английской армии, сформирован в 1650 г.
ме того, Мастерман входил в литературное общество, члены которого собирались единственно для того, чтобы зачитывать друг другу собственные сочинения. Здесь он снискал себе славу самого талантливого, ибо опубликовал книгу под названием «Джентльмены, король!». Это была летопись всех королевских визитов в Канаду со времен Конфедерации 1.
На следующем этаже вышел Чизлетт: никель, уголь и медь; он славился умением подмять под себя любой комитет, в котором заседал, а также великим талантом держать язык за зубами, что вызывало зависть даже у Макквина.
Затем лифт повез Макквина на верхний этаж. В голове у него мелькнула мысль: случись с лифтом авария между первым и вторым этажом, полмиллиона служащих в одну минуту лишатся хозяев. Мысль была тревожная, и в то же время она показалась ему забавной, ведь все эти господа были страшно далеки от тех, кем управляли, они действовали через посредников и пользовались сложнейшей системой рычагов, так что умри они все разом, это не нарушило бы сон их служащих, находящихся на противоположном конце цепи, соединяющей причину и следствие. Этот хитрый механизм управления финансами страны, о котором в парламентских дебатах упоминали с крайней деликатностью, вдруг представился Макквину весьма неустойчивым, казалось, дунь на него, и он заколеблется. Но нет, улыбнулся своим мыслям Макквин, так только кажется, на самом деле механизм отличается высокой надежностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162