Только на западе по озерной глади еще мелькали цветные блики, разбивая отражения двух-трех усталых облаков. День угасал.
— Неплохо,— сказал Поль. Он опустился в парусиновый шезлонг и притянул Хетер к себе.— Смешно,— продолжал он,— еще три дня назад мне и в голову не приходило, что я буду скучать по кому-нибудь в Канаде, когда уйду в море. Разве что по вашему деду. А вот теперь и еще кое-кто объявился. Мне будет не хватать вас, Хетер.
Она погладила обнимавшую ее руку.
— Не удивлюсь, если и мне будет не хватать вас. Через некоторое время Поль спросил:
— Как вы считаете, мы действительно знаем что-нибудь друг о друге? Мне кажется, я знаком с вами давным-давно.
— Еще бы! Вы знаете, например, что я не боюсь насаживать червяка на крючок.
Но Поль не принял шутки.
— Когда люди вдвоем, обычные мелочи не имеют значения.— Поль поразмыслил над своими словами.— Непонятно, да? А вот если я приду к вам домой, встречусь с вашей семьей, с вашими друзьями, на первый план сразу вылезут всякие несущественные детали, а то, что важно для нас двоих, сойдет на нет.
— Думаете? Мне так не кажется. Но я понимаю, что вы имеете в виду.
Поль потрепал ее по волосам.
— А вы когда-нибудь влюблялись?
— Боюсь сказать. Несколько раз мне так казалось. В первый раз, в Лозанне, когда мне было пятнадцать лет. Но мне всегда удавалось себя преодолеть. Так что, наверно, это было не совсем то, что подразумевают, когда говорят о любви.
Поль смотрел, как над озером, словно туча, сгущается темнота. Где-то далеко квакали лягушки. Рядом в листве неумолчным хором звенели сверчки и кузнечики.
— Не влюбляйтесь ни в кого, Хетер.
Она попыталась высвободиться из его рук, но он удержал ее.
— Никогда?
— Вам только все испортят. Любовь делает человека беспомощным, и они этим сразу воспользуются.
— Кто они?
— Простите. Это привычка. Там, где я живу, мы с самого детства привыкаем весь остальной мир называть «они».
Хетер притихла и, едва дыша, вглядывалась в темнеющую над озером пустоту. Далеко на острове Дор-валь среди деревьев мелькали огоньки. Ей двадцать три года, и она в первый раз встретила человека, который смог тронуть ее, пробиться, минуя ее рассудок, к тому, что у нее в душе. На это хватило мгновения. Так случилось, и что бы Поль ни говорил, теперь ничего не изменится.
У нее на руке, на нежной коже устроился комар. Хетер согнала его. Поль почувствовал, что его жалят в левое ухо, он снял руку с плеча Хетер, достал из кармана пиджака, переброшенного через спинку шезлонга, пачку сигарет, затянулся, передал сигарету Хетер и закурил сам. Когда во мраке вспыхнула спичка, Хетер увидела его глаза, большие и темные, потом спичка погасла, и только два светящихся кончика сигарет двигались в темноте.
— А вы многих женщин знали, Поль? Он не сразу ответил.
— Я знал одну,— тихо сказал он наконец.— Она так никогда и не стала взрослой. Эта женщина вела себя так непосредственно со всеми мужчинами, что мне теперь трудно быть непосредственным с женщинами.
— Вы и сейчас знакомы с ней?
— Это моя мать.
Они докурили, и комары сразу набросились на них, громко зажужжали над головами, стремительно атакуя из темноты. Поль замахал обеими руками, и Хетер встала.
— Наверно, надо уезжать,— сказала она.— Их тут целые полчища.
Поль пошел за ней внутрь. Они закрыли дверь, заперли ее на засов и очутились в полной темноте.
— Где вы?— спросил он.— Подождите, я зажгу спичку.
— Я здесь.
Поль сделал шаг вперед и столкнулся с ней. И сразу Хетер оказалась у него в объятиях. Она потянулась к нему лицом, мягкие губы прижались к его губам. Все остальное исчезло. Ни с одной девушкой он не испытывал так остро радости бытия; казалось, в его руках трепещет сама жизнь, и нет кругом ничего, только глубокая тьма и Хетер, щедрая, горячая, часть его самого.
Но рассудок Поля вырвался из темноты, как ныряльщик* вырывается на поверхность. Хетер отстранилась, а Поль стал хлопать себя по карманам в поисках спичек. Наконец, найдя их, он зажег одну, и лицо Хетер выступило из темноты, неотчетливое в дрожащем свете. Она прислонилась к стене, заложив руки за спину, в ее глазах было удивление. Спичка обожгла Полю пальцы, он бросил ее на пол и каблуком растер мерцающий пепел, вокруг снова стало темно.
— Хетер, не надо. Именно этого я и боюсь.
— Почему, Поль?
— Почему? Господи! Не бросайтесь собой! — Казалось, голос его доносится к ней издалека.
— А я не боюсь. Теперь не боюсь.
Он оторвал еще одну спичку, но не зажег ее.
— Через неделю я уеду. И, может быть, мы не увидимся больше никогда. Давайте помнить об этом.
Молчание заполнило комнату, потом Хетер спросила:
— У вас ведь были другие девушки, правда?
— Немного,— голос звучал сердито,— меньше, чем вы думаете.
— Когда вы меня поцеловали, я сразу поняла.
— Вам это неприятно?
— Нет, конечно, нет.
Поль чиркнул спичкой, поднял ее повыше, и Хетер стала первая спускаться с лестницы. Поль зажег еще одну спичку, осветились очертания каноэ, неуклюже, словно киты, приткнувшихся к стенке во влажной духоте помещения.
Когда Поль и Хетер открыли дверь и вышли на лужайку, вечер показался им совсем светлым по сравнению с кромешной темнотой, царившей в доме. Они тихо постояли рядом, глядя в небо, где мерцали звезды.
— Мне будет плохо, когда зы уедете, Поль,— сказала Хетер.
Поль взял ее за руку. В его большой руке ладонь ее казалась маленькой и слабой, но Хетер выдернула руку и отступила на шаг.
— Вы единственный на свете, с кем я не чувствую себя одинокой,— добавила она. Все ее чувства словно разбивались о его молчание.— Не только франко-канадцы рождаются в смирительной рубашке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162