Погляди хотя бы на меня — сколько раз мне приходилось переживать времена похуже! Или возьми депрессию тысяча девятьсот седьмого года, или...— Сев на своего конька, Клейтон продолжал говорить.
Как и многие люди его возраста, он считал, что, если, несмотря на все встряски, поражающие государство, где он живет, ему каким-то образом удается уцелеть, значит, с государственной системой все в порядке. Пусть он нервничает, наживает гипертонию, язву желудка, что с того? Правда, Полю было трудно представить себе, что Клейтон может из-за чего-то серьезно нервничать. Жить для него — значит получать удовольствие и заниматься делом, а дело заключается в том, чтобы наживать деньги, перемещая огромные партии товара с одного места на другое. Дальше производительности и прибыли мысли Клейтона никогда не заходят. Он верит, что чем больше у человека технических приспособлений, тем человеку лучше и тем он счастливее. А приспособления такие можно изобретать без конца, и людям никогда не надоест работать, работать и работать ради создания машин, экономящих труд. Клейтон говорил, а Кэтлин восхищенно смотрела на него со своей удивительной улыбкой, с вечной улыбкой женщины, смотрящей на влюбленного в нее мужчину. И когда глаза Клейтона встречались с ее глазами, Поль видел, как довольны они друг другом.
Вдруг Полю вспомнился аристократический облик отца, вспомнился старый дом в Сен-Марке, и он стиснул зубы. Однако сердиться было нечего и удивляться нечему. Красота его матери никогда не нуждалась в том, чтобы рядом был красивый партнер. Она платила благодарностью за нежность и восхищение, за возможность оставаться самой собой, и, конечно, ей еще нужна была в мужчине та примитивная жизненная сила, которой Клейтон, по-видимому, обладал с избытком.
Завтрак закончился, и все с облегчением встали из-за стола. Клейтон взял чек, проверил его и положил официанту доллар на чай. Через раздвижные, занавешенные шторами двери они вышли из сумрачной духоты ресторана на сырую жаркую улицу. Седан Клейтона стоял на улице Меткэф, багажник и заднее сиденье были так забиты вещами, что под их тяжестью просели рессоры. Все перешли через улицу, Поль придержал дверцу машины, пока мать садилась на переднее сиденье справа. Клейтон подошел к машине с другой стороны, сел за руль, подтянул брюки, поерзал, усаживаясь поудобнее, костюм стеснял его движения. Он достал из нагрудного кармана сигару, осмотрел ее, зажег, снова осмотрел пепел, появившийся на кончике, одобрительно кивнул головой и пристроил сигару между зубами.
— Ну и день, черт возьми,— сказал он.— Встретил вчера одного англичанина, так он говорит, здесь пожарче, чем в Сингапуре. Нетрудно поверить! — Он вытер пот со лба.— Ничего, к вечеру будем в Олд-Орчад, там прохладнее. Не терпится скорее попробовать их рыбный обед!
Кэтлин гладила Поля по руке, которой он придерживал дверцу. Клейтон бросил на него довольный взгляд.'
— Не беспокойся, Поль,— сказал он.— Я присмотрю за твоей матерью, все будет в порядке.
Поль не ответил. Он глядел на них, и ему хотелось, чтобы они скорей уехали, но в то же время у него мелькнула безумная мысль, что вот сейчас мать выйдет из машины и скажет, что все это ошибка и последних девяти лет вообще не было. Клейтон завел двигатель. Двигатель задрожал — под головкой цилиндра заходили все восемь поршней.
Клейтон с улыбкой похлопал по рулю:
— Готов ездить на этих восьмицилиндровых хоть каждый день. А то прошлой осенью ехал из Чикаго вдоль дюн, делал восемьдесят семь миль в час, и что вы думаете? Меня обогнала другая машина и...
Кэтлин повернулась к Полю, улыбка сбежала с ее лица. Глаза их встретились, и он ощутил комок в горле. Поль наклонился к открытому окну и поцеловал мать в щеку, губы коснулись нежной, душистой кожи.
Машина тронулась.
— Прости меня, Поль!— услышал он сдавленный шепот Кэтлин. Стоя у края тротуара, он следил глазами за машиной, удалявшейся по улице Шербрук. Мать махала рукой из окна, в воздухе словно мелькал обрывок белого шелка. На углу машина остановилась у светофора, затем свернула и исчезла из вида.
Простить ее! За эти девять лет?.. За двадцать четыре года? За то, что она зачала и родила его? Поль стоял в нерешительности, рассеянно приглаживая рукой волосы. Спешить было некуда. Что ж, ему не привыкать.
До,сих пор если он и спешил, то всегда только к временной цели, к остановке на пути, ведшему к чему-то совершенно иному. Он стал перебирать в памяти: школа, игра в хоккей, матчи, когда игроки выходили на лед вечерами при свете фонарей, а зрители толпились под яркими прожекторами, сколько было волнующих минут, когда команды медлили на площадке, окруженной толпой. Поль вспомнил магазины, где мальчишкой работал летом рассыльным, вспомнил поезд, увозивший его на север с бригадой строителей, в то лето ему исполнилось восемнадцать. А еще через год в вагоне с черными кожаными сиденьями он ехал через Онтарио и Манитобу в Саскачеван на уборку урожая. Все эти временные заработки и даже хоккей помогли ему получить образование. Так он копил деньги на то, чтобы учиться. И вот экзамены позади, диплом в кармане, а идти некуда.
Поль побрел вверх по улице Шербрук, потом свернул на улицу Дуроушер, где снимал комнату. Под высокими вязами в саду колледжа Мак-Гилл воздух казался пропитанным сладострастием, как в тропиках. Вдали в колеблющемся мареве возвышалась гора Монт-Ройяль. На душе у Поля было пусто. Но с чувством опустошенности жить можно, это другие чувства мучают человека, так что чудится, тебя вот-вот разорвет на части, если не дашь им выход.
Поль собрался с мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162