Да по правде говоря, он никогда по-настоящему и не пытался что-то сделать. Всегда было проще отвести душу, пустившись в какое-нибудь приключение, или мечтать, вместо того чтобы действовать. Атанас закрыл глаза, и его обступили призраки. Чуть намеченные призраки упущенных возможностей и более отчетливые — призраки женщин.
Атанасу нравилось бережно перебирать воспоминания о женщинах, которых он когда-то знал,— так коллекционер перебирает старинное стекло. В этих грезах наяву он видел себя человеком молодым, но умудренным опытом и знаниями, которые дала ему долгая, богатая событиями жизнь. Женщины всегда были необходимы Атанасу, без них его воображение бледнело и меркло. По его смуглому лицу мелькнула улыбка, но снова погасла, когда мысли Атанаса, как обычно при таких воспоминаниях, обратились к первой жене.
Какая горькая насмешка судьбы, что, имея возможность выбирать, он женился на Мари-Адели, женщине, не испытывавшей к нему никакого влечения! Конечно, он не мог этого знать заранее. Моральные устои франко-канадского общества всегда отличались крайней строгостью, и брак всегда был их основой. Хрупкость и трогательная невинность Мари-Адели затронули поэтические струны в душе Атанаса. Он надеялся пойти по следам Пигмалиона и превратить Мари-Адель в светскую красавицу. Она была очень хороша: маленькая, изящная, с фигурой юной девушки, с прозрачной кожей, под которой на тыльной стороне рук просвечивали голубые жилки.
Еще до рождения Мариуса она отстранила мужа, а когда родился сын, вся ушла в молитвы и созерцание. Постепенно религия заполнила ее жизнь. Даже сейчас, спустя девять лет после ее смерти, в Сен-Марке помнят, как она была набожна. Каждое утро она ходила к мессе, а после обеда ее обычно видели в церкви, она стояла на коленях перед статуей девы Марии, сложив руки на груди, запрокинув голову в обожании и экстазе.
Сначала перемена, происшедшая с женой, причиняла Атанасу страдания. Он убеждал себя, что нужно быть нежным и терпеливым мужем, и действительно относился к Мари-Адели чутко и бережно. Но время шло, и Атанас вынужден был признать, что сделать ничего нельзя. Ее религиозная одержимость взяла верх над его упорством, они могли оставаться вместе только при условии, что между ними не будет супружеских отношений. О разводе не могло быть и речи, да Атанас по-своему был предан Мари-Адели и сам никогда бы на него не пошел. Однако природа требовала своего, и через несколько лет после рождения Мариуса Атанас обнаружил, что женщины по-прежнему интересуются им, а его влечет к ним сильней, чем прежде. На время жизнь свелась к поискам женщины, согласной дать ему то, в чем отказывала жена. Таких нашлось много, и Атанас даже теперь с удовольствием вспоминал о приятных минутах, проведенных с ними, но всю эту полосу своей жизни с горечью считал временем, потраченным зря. Он убедился, что обет безбрачия так же невозможен для него, как и циничный разгул. Слишком серьезно он смотрел на жизнь, и, если женщина ему нравилась, он хотел оставаться ей верным.
Атанас часто задумывался, что знает обо всем этом Мариус. Юноша боготворил память матери. Атанас вздохнул. В его отношениях с сыном таилось что-то непонятное, он не в силах был постичь, в чем причина их сложности. Атанас любил сына. Любил его и сейчас, но, очевидно, если люди не понимают друг друга, одной любви мало.
Мимо окон тянулись поля, прекрасные в лучах предвечернего солнца. Теперь поезд шел вдоль французских приходов, и по обе стороны то тут, то там мелькали привычные склоненные к земле фигуры — неотъемлемая часть окружающего пейзажа. Франко-канадский фермер привязан к земле больше, чем к кому-либо из людей: земля, бог и семья — вот залог его бессмертия. Земля сгибает фермеров, их походка становится тяжеловесной, заскорузлые руки делаются похожими на грабли. Земля лишает их всех интересов и помыслов, не связанных с нею. Но земля же приучает их смотреть на своих сородичей как на одну большую семью, и это представление о самих себе как о своеобразном братстве землепашцев является частью легенды, объясняющей суть Квебека. И Атанас гордился этой легендой, хотя бывали минуты, когда такой взгляд на Квебек выводил его из себя.
Через проход от него двое пассажиров разговаривали по-английски. То ли по забывчивости, то ли от равнодушия к окружающим, но беседу они вели во весь голос.
— Вся эта провинция безнадежна,— сказал один из них, указывая рукой на проносящийся за окном пейзаж.— Здешние жители не в состоянии сами думать о себе. Никогда не умели и никогда не научатся. Вот мы в Торонто...
Изрезанное морщинами лицо слушающего их Атанаса оставалось бесстрастным. Судя по голосам, беседующие просто таяли от удовольствия, понося Квебек.
— Рабочая сила здесь дешевая. И за это спасибо. Но, боже, если вы вздумаете основать тут дело, священники и нотариусы сразу же запутают вас так, что вы забудете, чего хотели. Бот у нас в Торонто...
Атанас круто повернул кресло и сел к ним спиной. Будь у таких людей, как эти из Онтарио, хоть слабый намек на доброжелательность, хоть капля готовности увидеть лучшие стороны Квебека, и нестерпимая канадская проблема перестала бы существовать. Теперь он позволил себе нахмуриться и стал намеренно глубоко дышать, будто старался наполнить легкие чистым воздухом. Понемногу ему удалось снова вернуться к мысли о своих делах.
Макквин поставил его перед необходимостью принять решение, а Атанас терпеть не мог что-то решать. Он размышлял о том, какой странной способностью убеждать обладает Хантли Макквин и как неожиданно это свойство у человека, так похожего на шар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162