— Ваша семья живет здесь почти триста лет, и все члены ее были добрыми католиками. А вы? Почему вы не ходите к мессе и не исповедуетесь?
Краска залила щеки Атанаса.
— А уж это, скажу я вам, мое дело, и я не склонен обсуждать этот вопрос с вами, отец.
— Я не собираюсь его обсуждать. Вы слишком горды, господин Таллар. Но будь вы даже премьер-министром, вам все равно пришлось бы подчиняться требованиям церкви, и я все равно был бы вашим духовным отцом,— он почувствовал, что нанес меткий удар, и продолжал закреплять позиции.— За души людей в этом приходе отвечаю я. И я пришел спросить вас, что вы собираетесь делать с Мариусом? Атанас отвел глаза в сторону.
— Что я могу сделать? Я уже сделал все, что мог.
— Подумайте хорошенько, господин Таллар. Ма-риус ваш старший сын, ваш наследник. Проявляли ли вы к нему истинно отцовскую любовь? Поступились ли хоть раз чем-нибудь, чтобы ему помочь?
Атанас быстро взглянул в темные глаза священника, увеличенные толстыми стеклами. Может быть, этот человек и прост, но он обладает силой. Он знает что-то, дающее ему право считать, будто он имеет власть над Атанасом. Но что именно знает отец Бобьен, Атанас не представлял.
— Я сделал все, что мог, отец. Мариус трудный юноша.
— Если Мариус попадет в армию,— отец Бобьен не сводил с Атанаса глаз и говорил ровным голосом,— его засосет тамошняя ужасная жизнь. И виноваты в этом будете вы. Подумайте только, в каких он очутится условиях! Бок о бок с нехристями, среди распутных девиц — гарнизонные городки кишат ими, среди...
—- Отец Бобьен,— перебил его Атанас,— вы напрасно полагаете, что если я поддерживал в парламенте военную программу, то считаю войну благом. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти Мариуса от армии. Не я диктую законы в этой стране.
Оба замолчали. Священник не согласился с Атанасом, он просто обдумывал следующий шаг.
— В Сен-Марке,— медленно начал он,— все привыкли равняться по вашей семье. Но то, что сейчас происходит у вас в доме,— дурно. В наши дни кругом и так полно скверных примеров, но наблюдать, как враждуют отец и сын...
— Я не питаю к Мариусу вражды. А уж как он ко мне относится, тут я ничего не могу поделать.
— Я вынужден усомниться в том, что вы говорите, господин Таллар,— опять намек на что-то ему известное.— Вы больше не бываете в церкви. Вы не обращаетесь к Богу, и люди видят это. Об этом говорят. Что подумают прихожане обо мне, если я ничего не предприму, глядя, как человек, подобный вам, не проявляет уважения к церкви? Атанас пожал плечами.
— С тех пор, как я был поставлен сюда,— продолжал священник,— вы во всем мне противодействуете. Когда младший Жюль Трамбле решил бросить отцовскую ферму и уехать в Штаты искать работу, вы поддержали его, хотя он был нужен отцу здесь. Когда началось наводнение и я назначил девятидневные молитвы нашему покровителю Святому Марку, вы смеялись надо мной. Вы совершенно забыли, что в нашем приходе я наместник Бога.
Атанас нетерпеливо взмахнул рукой.
— Я и не думал над вами смеяться. Просто когда случилось наводнение, я говорил, что Святому Марку было бы куда приятней, если бы мы прорыли в болоте дренажные канавы. Наводнения — чума здешних мест, мы страдали от них задолго до того, как вы здесь поселились.
Священник ничего не ответил, и Атанас повозился с бумагами на столе, встал и отошел к окну. Резким движением он раздвинул занавески и выглянул наружу. Как бы ему хотелось спокойно сидеть сейчас на галерее, отдыхать и греться на солнце! И думать о чем-нибудь другом. Всю жизнь он не терпел иной власти, кроме власти духа, власти логики. Лишь потому, что этот человек священник...
Дедовские часы в вестибюле начали торжественно отбивать время. Когда замер отзвук последнего удара, Атанас обернулся.
— Не я затеял этот спор, отец Бобьен. Я всегда считал, что спящего пса будить не стоит. Но я вынужден повторить: я не желаю обсуждать с вами мои дела. За мою душу отвечаю я, а не вы или кто-то другой, и уж я постараюсь сохранить свою душу в целости без вашей помощи.
Священник поднял руку, будто желая остановить Атанаса, оградить свой слух от его речей. Только большим усилием воли ему удалось сохранить спокойствие.
— Ваша семья, господин Таллар, хотите вы того или нет,— он опустил руку,— является частью моего прихода.
Атанас подошел к своему креслу и тяжело сел.
— Послушайте, отец, мы напрасно все усложняем. Если я был груб, приношу свои извинения. Давайте прекратим этот спор. Я не вмешиваюсь в ваши дела. Не вмешивайтесь и вы в мои.
Священник снова поднял большую руку, отвергая это предложение.
— Да вы всем своим существом бросаете вызов воле Божьей. Уже известно, что вы намерены отдать Поля в английскую школу. Что подумают об этом люди?
Атанас снова раскурил трубку и яростно затянулся.
— От этого Поль не перестанет быть французом.
— Учась в английской протестантской школе?
— Он все равно останется католиком.
!— Так почему бы ему не поступить во французскую католическую школу?— взгляд священника был цепким и настойчивым.— Бесполезно притворяться, господин Таллар, ваши поступки говорят сами за себя. Поль — крещеный католик. Чего же вы добиваетесь? Хотите погубить его душу?
— Я хочу, чтобы он чувствовал себя легко среди мальчиков-англичан. Я никогда не был сторонником нашего искусственного размежевания на две нации. Я хочу, чтобы наши молодые люди знали: их родина — вся Канада, а не пребывали в убеждении, будто Квебек — это резервация для французов. И, кроме того, я хочу дать Полю широкое образование.
— А школы, где учатся дети одной с ним веры и национальности, разве недостаточно хороши?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162