Фермер почесал в голове, Друэн продолжал:
— Я как увидел это письмо сегодня утром, сразу сказал жене, что не иначе вести дурные. От правительства в Оттаве хорошего не жди. Так и сказал.
Фермер все еще скреб голову.
— И даже не заплакала,— отозвался он.— Может, не умеет?
Друэн облокотился на прилавок и принял свою любимую позу. Когда вот так, согнувшись, лавочник опирался подбородком на руки, он напоминал складной нож. Помолчав, он сказал:
— Кто их знает, этих англичан,— и добавил, будто это пришло ему в голову только сейчас:— Вот капитан-то здорово огорчится.
Солнце над долиной было затянуто дымкой: где-то далеко на севере горел лес. Над рекой, словно мираж, скользило неуклюжее озерное суденышко. Телега на железных колесах медленно прогрохотала мимо Дженит, но та даже не заметила фермера, который стоял в ней, натянув поводья. В зловещем свете солнца табачные пятна в его пышных усах казались оранжевыми. Телега была нагружена дымящимся навозом. Когда шум затих, Дженит остановилась и несколько раз судорожно втянула в себя горячий воздух. Оглядевшись, она убедилась, что вокруг нее уже нет чужих домов и незнакомых пни,. Она провела рукой по глазам, рука осталась сухой, и Дженит торопливо пошла по дороге к дому отца. В голове один за другим проносились все когда-либо прочитанные рассказы о том, как кто-то неожиданно получает известие о гибели близкого человека. Нелепо, но она запуталась в них, и казалось, все они про нее. Дженит по очереди становилась то одной, то другой героиней, мужественно скрывающей свое горе, чтобы не омрачать настроения другим. От нее ничего не осталось, только обрывки этих рассказов да усвоенная с детства манера вести себя.
Много лет назад, попав в монреальскую школу., застенчивая Дженит оказалась бедной девочкой среди дочерей богатых родителей. Все ученицы дружили с раннего детства, она же не знала никого. Когда они, со значением глядя на ее платье, спрашивали, откуда она приехала, Дженит молчала, ведь всем своим видом девочки давали понять, что она, разумеется, из какой-то дыры. Отец Дженит всегда находился в море, плавал по всему свету, а мать переезжала из порта в порт, чтобы быть рядом, когда он сходил на берег. Дженит не провела в этой школе и двух недель, как ей стало ясно, что приличные люди плавают по морю только в качестве пассажиров. С тех пор она никому не рассказывала, кто ее отец, и поняла, что лучше говорить о матери, которая родилась в Англии.
Урсула Ярдли смотрела на мир глазами своего окружения, а окружали ее служащие британских колоний. Отец Урсулы влачил бремя белого человека в мелких колониях, стараясь делать все как можно правильнее, и потому ничего не доводил до конца. Он мечтал только о том дне, когда наконец уйдет со службы и вернется в Суссекс !. Урсулу никогда не покидала уверенность, что она вышла за человека ниже себя и что всех канадских знакомых необходимо так или иначе поставить в ИЗВЕСТНОСТЬ о положении, которое она занимала в Англии. Жалованья Ярдли не хватало, и Урсула не могла уехать обратно на родину и растить там Дженит так, как росла сема. Поэтому она ездила по всей империи, предпочитая бедствовать
Суссекс-— графство на юго-востоке Англии.
в колониях, а не на Британских островах. Урсула умерла в Монреале, когда Дженит еще училась в школе, умерла, гордая тем, что ее дочь наконец-то принимают в са^лых богатых семьях, но до последнего вздоха она не переставала скорбеть, что так и не смогла вернуться в Англию.
После того как Дженит вышла замуж за Харви Метьюна, ее еще долго мучило сознание собственной неполноценности. Она сразу обнаружила, что не просто вышла замуж за юношу, в которого влюбилась во время танцев, а стала членом клана. Метьюны считали себя такой же неотъемлемой частью Монреаля, как гора, вокруг которой расположился город. Их семья была богата уже так давно, что умела не выставлять свои деньги напоказ и гордилась этим. Зато они всячески взращивали свой капитал, приумножая его благодаря сложным процентам и акциям быстро развивающейся Канадской Тихоокеанской железной дороги. Все Метьюны были канадцами шотландского происхождения, по воскресеньям они исправно посещали пресвитерианскую церковь и регулярно жертвовали на больницы и на другие благотворительные нужды. Они возглавляли попечительские советы школ и университетов, были почетными председателями обществ, призванных служить развитию искусств, мужчины, окончив Королевский военный колледж, поступали в полки милиции, и каждую зиму на праздничном обеде в день Святого Эндрю объедались хаггисом — бараньей требухой, начиненной потрохами.
Женщины в семействе Метьюнов не блистали красотой, поскольку слишком многое в женской внешности вызывало у этого клана недоверие. От женщин требовалось быть безупречными женами и надежными матерями будущих Метьюнов, а не красавицами, склоняющими мужчин к тем забавам, которые, по твердому убеждению отцов этого семейства, послужили причиной гибели вавилонян, греков, римлян, французов, итальянцев, испанцев, португальцев, австрийцев, русских и других национальных меньшинств.
Метьюнам никогда не приходило в голову, что они в чем-то уступают англичанам, наоборот, они МАНИЛИ себя на голову выше жителей Британских островов: более жизнестойкими, так как в их жилах течет шотландская кровь, более благочестивыми, так как являются пресвитерианцами. Каждая ветвь этого семейства тихо ликовала всякий раз, когда приезжие англичане, побывав у кого-нибудь из них в гостях, с удивлением отмечали, что Метьюны — истые англичане и с американцами их не спутаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162