Хайло прикрой — и в амбар. Хватит митинговать.
Щелкнул еще и затвором для острастки. Зло меня взяло. Одна монашка у меня уже улизнула по-глупому, подумал, но тебя-то, змея подколодная, я ни в коем случае из рук не выпущу! Подосадовал на себя за то, чго напрасно слушал старика, забил себе уши дерьмом. Вся эта мерзкая околесица, которую он нес, на самом деле чистейший белогвардейский бред, за такие слова, наверное, следовало бы в трибунал отвести и поставить к стенке. Винтовкой указал ему дорогу.
Он прошелся по мне взглядом, словно лезвием, пригрозил, что я еще пожалею, ох как я еще об этом пожалею Я на это усмехнулся, мол, чем ты, кроме угроз, можешь мне насолить. Но во рту все же появился неприятный привкус, это я тебе точно скажу.
Когда наши без Яана вернулись с реки, чекист Авлой был еще более разгневан, нежели прежде. Орал и поносил Виллу, потому как никого другого под рукой не было, за то, что мы по своей неуклюжести провалили операцию, а о Яане сказал, что ваш командир, возможно, для вас и хороший человек, но на войне для добра и зла существуют свои мерки. Добро— это лишь то, что к победе Из сегодняшнего случая насчет отряда придется сделать очень серьезные выводы. Это он отрубил так, будто зачитал судебный приговор. Когда Виллу спросил, что он имеет в виду, тот как ножом отрезал: уж он куда следует доложит, и там, где следует, решат. Я гак и не взял в толк, где же это его «где следует» находится.
Он тут же собрался в дорогу, велел выделить сопровождающих. Думаю, после пересфелки у него поджилки тряслись Тыловиков стрельба обычно приводит в смятение, потом им под каждым кустом чудится враг. И надо же было Виллу предложить, чтобы заодно захватили с собой в Ямбург и задержанных из амбара. Я понимаю, Виллу хотелось освободиться от этой лишней обузы, без Яана у него голова и так шла кругом от обязанностей и забот Авлой недовольно поморщился, словно злая дворняга, однако отказываться не стал, велел только поторапливаться. Тогда Виллу сказал, чтобы я вывел арестантов. Я, дурак, и порадовался, что избавлюсь теперь от дежурства у амбара. Надоело мне стоять на часах. Знать бы, что из этого выйдет, нарочно затерял бы ключ, сплеча забросил бы его за баню в крапиву и сказал бы, мол, уронил нечаянно в колодец, займет очень много времени, прежде чем собьем замок.
Ничего этого я не сказал. Послушно, как ягненок потопал к двери амбара и со скрежетом отпер замок.
Ну и нюх же был у этого Гликмана! В момент определил, что положение п корне изменилось, будто по дуновению ветра уловил, кто здесь теперь самое высокое начальство, хотя никто ведь и звука не проронил. Тут же пошлепал к Авлою с эдакой кроткой и в то же время нагловатой ухмылкой на лице, залопотал приглушенно, как бы доверительно, чтобы другие не расслышали его секреты.
Товарищ комиссар, прошу вашей помощи, меня по ошибке тоже посадили в этот амбар, но ведь я направлен в Нарву с особым заданием, вы же понимаете, что при таких обстоятельствах я не могу первому встречному вооруженному пацану рассказывать, куда и зачем я путь держу, мне строго приказано хранить тайну, не то мое задание пойдет насмарку, товарищ комиссар. Чье особое задание? Понятно, что Реввоенсовета, поди, не в первый раз выполняю задания Реввоенсовета, мне его давали с глазу на глаз в Смольном, в двадцать шестой комнате.
Я уже хотел было вмешаться и рассказать, как он сманивал меня с собой в Нарву, но эта двадцать шестая комната враз сбила меня с панталыку. Это было что-то четкое и неоспоримое, будто казенная бумага, которая вмиг заставила меня усомниться, уж не дал ли я все-таки промашку. Сейчас, правда, я уверен, что Гликман взял все с потолка, только ведь и Авлой тоже не мог помнить номера всех комнат в Смольном, а также и того, кто где сидит. Небось, и сам был не смольнинского ранга работником. Именно на этом Гликман и сыграл. Врать надо смело, считаю я с тех пор: чем наглее ложь, тем больше шансов, что поверят. С малой ложью легко попасться, на ней тебя любой замухрышка поймает. Врать надо с размахом, чтобы у других дух захватывало, тогда ты можешь праздновать победу. Разве что один из тысячи засомневается в твоей грандиозной лжи, но даже ему трудно будет что-либо доказать. Авлой этим единственным конечно же не был. Сразу было видно, что он попался на наживку, стал озабоченным и какое-то время далее слова вымолвить не мог.
Наконец он пришел к решению.
А мандат у вас имеется? Для особого задания выдается мандат.
Товарищ комиссар, ай-яй, товарищ комиссар! Мандаты выдаются на обычные задания, которые выполняют обыкновенные люди. А особое задание — это такая большая тайна, это не для бумаги. Или вы полагаете, что я с мандатом Реввоенсовета в кармане должен был заявиться к немцам? Меня бы, и фамилии не спрашивая, на первом же углу поставили бы к стенке! Вы что, не знаете немцев? Так что напрасно требуете мандат. Позвольте мне скорее приступить к выполнению своего особого задания, а вы по прибытии в Питер можете справиться, что я, Менахем Гликман, действительно тот, за которого себя. Комната двадцать шесть, запомните!
За это время я успел все взвесить и разглядеть его лисью повадку. Авлой может ноги в кровь сбить, бегая по Смольному и справляясь о Гликмане, а тот будет давно уже бог знает где и под защитой немецких штыков посмеется всласть над нашей глупостью. Я решил, что пора мне вмешаться.
Гликман эту опасность учуял. Прочел ли что на моем лице или угадал в мыслях, этого я до сих пор не знаю,' но быстро он с этим справился Опереди меня Впоследствии мычанья над тем, что, видимо, на моем лице без особого труда можно было прочесть, что я думаю или замышляю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102