Никакого смысла. Ну скажи, кому от меня еще какая польза или кому я навредить смогу? Как бывало раньше, во время иом-кипура и прочих еврейских праздников, а то и просто так, соскучившись по дочери, я наведывался в Нарву к Нехаме, так и теперь думал пойти: кто знает, суждено ли богом еще назад воротиться или доченька вскоре завернет меня в погребальную простыню. На все божья воля, как он решит, так и будет. Не стоит из-за меня, убогого, живых людей беспокоить. Нет мне дела ни до войны, ни до солдат, ни до государства, ни до власти, ни до какой партии, я просто маленький старый лавочник, сам одной ногой в могиле. Ну не все ли равно людям, когда и куда я пойду?
Закон есть закон, он не делает различия для старого или молодого. Раз ты еще ходишь на своих двоих, обязан соблюдать порядок.
Верно, командир, я же не спорю, позволь один только разок пройти. Если доведется еще живым возвращаться, обязательно запасусь нужными бумагами, уж Нехама мне поможет. В Ямбурге я один как перст жил среди чужих, кто бы там посодействовал?
Разговаривать старается по-простецки, но то звучит не совсем убедительно. Речь слишком обкатанна, словно бы заготовлена впрок. Странный старик, в нем сквозит что-то очень фальшивое. Или меня стало подводить мое чутье?
Ну, а золотые? Почему старался подкупить дозорного? Это тяжкое преступление перед революцией, за одно это следует привлечь к ответственности. Ведь пытался дать взятку должностному лицу.
Эх, командир, не<:уди строгому старого человека старые привычки. Откуда ему вдруг взять те, что теперь появились?! Когда это еврей мог обойтись при прежней власти без того, чтобы не подмазать? Любой свой шаг надо было бумажками переложить. Слов нет, это очень большая глупость, что он до сих пор не избавился от такой-сякой плохой привычки, несомненно, сейчас другое время и другие люди у власти, но что вошло в кровь, от того не избавишься. Простите, ради бога, старого глупого человека, никого он не собирался подкупать, хотел сам отдать в руки новой власти ту щепотку, которую сберег еще с прежних времен, самому ему она уже не нужна. С торговлей теперь все покончено. Самое время залезать на печку и дожидаться смерти, да и то сказать, он свое пожил.
Плохой ты купец, коли с торговлей покончил.
Мы оба замолкаем ч обращаем взгляд к двери В дверях, будто в раме, стоит Виллу Аунвярк, винтовка приставлена к ноге. У Виллу есть привычка иногда, не спросясь, вмешиваться в чужой разговор. Это точно. Но ведь он и в армии не служил, где такое искореняется в два счета, без разрешения командира рта не раскроешь.
Ну, не скажи.
Смотри-ка, у старика даже глаза сверкнули. Обиды никто не выносит, каким бы дряхлым и убогим человек ни был.
Ну, не скажи. Это плохие времена настали, молодые люди. Пусть устраивают революцию, ее и надо было устроить, нельзя было дольше терпеть грубый произвол царских чиновников, совершенно верно, разве я мало испытал его на своей собственной шкуре! Над евреями при царе глумились больше других. Кому, как не нам, погромы устраивали? Но одно при этом нельзя забывать: если хочешь, чтобы государство крепло и развивалось, деньги должны иметь ценность. Пока деньги в государстве чего-то стоят, то и экономика развивается, и торговля. Но как только они потеряют ценность, все пойдет кувырком. Тогда уже никто не захочет работать, никто не будет выдумывать что-то полезное, никто не повезет товар на рынок и не станет торговать, вот и приходит недостаток. Так государством не управляют, все полетит вверх тормашками. Наступит всеобщая нищета, и уже ни один человек не захочет мириться с такой дрянной жизнью. Только это он, старый человек, пожалуй, зря разболтался, что ему до государства, его время прошло, он свое доживает.
На мгновение возникает ощущение, что старик говорит это неспроста, в его рассуждениях проглядывает некая продуманная система. Вне сомнения, деньги уже далеко не стоят того, что они стоили до войны и революции. Винит ли он в этом нас? Может, его намек о крушении государства относится к советской власти? Если так, то это уже настоящая наглость и старик просто издевается над нами. Будто это мы выдумали войну вместе со всеми последовавшими за ней бедами!
Я готов был уже вспылить, но мигом остудил себя, словно ушатом холодной воды. Давай, бравый молодец, рви грудь, вступай с сим высокопоставленным оппонентом в принципиальный спор о судьбах революции! Уж какая будет тебе честь, если выйдешь победителем!
Я разглядывал мутные разводы на обоях в углу комнаты Забавно, но эти мягкие коричневые волны навевали на меня спокойствие.
Старик выжидающе молчал.
Золотые монеты мы конфискуем. Закон непреложен. А самого посадим на некоторое время под замок Когда потребуется, вызовем.
Глядя мне в рот, старик с большой готовностью принялся кивать головой.
Бог с ними, с этими деньгами, не в золоте счастье, за деньги не стоит цепляться, пусть идут себе на пользу революции, если так нужно, только нельзя ли как-нибудь устроить так, чтобы не задерживать его самого? Он бы отправился прямиком в Нарву, и не было бы у нас с ним никаких хлопот или неприятностей Исчез бы тихо и без промедления, никто бы и не заметил. Был он тут или не был — кто об этом вспомнит завтра?
Он очень просит пойти ему навстречу: во времена великих событий старый хрыч вроде него ни для кого не может представлять ни малейшего интереса. Его упрашивания становились навязчивыми, он умел канючить особенно противным образом, словно извивался угрем, от него было трудно отделаться. Поэтому появление Авлоя принесло мне даже некоторое облегчение, в другое время я едва ли обрадовался бы этому человеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102