Не то чтобы я боялась, но становилось не по себе. И вдруг мне вспомнился Яан. Ведь все произошло почти на этом месте.
Только Яан тогда находился на противоположном берегу, а немцы стреляли отсюда. В этот раз наоборот. Неужто эти жуткие качели так и будут раскачиваться через каждые двадцать лет? Виллу по-прежнему не обращал внимания на стрельбу. Он все еще вбирал в себя глазами окружающее, которое внешне пока еще выглядело неизменным — фабричные здания, жилые дома, пристань — хотя всеразрушающий молот был уже занесен над этим притаившимся миром.
Я разглядывала его такого, какой он есть, в топорщившейся солдатской гимнастерке, в сапогах с широкими голенищами, и вдруг я увидела его таким, каким он был в деревне Аннинской летом восемнадцатого года, когда мы к ним в гости хаживали. Тогда военная форма сидела на нем как влитая и хромовые сапоги казались сшитыми по заказу. Мне вдруг стало жалко до слез, .что Еиллу за эти годы так постарел, так сдал и не было в нем уже настоящего солдата, былой задор и сама уверенность отступили перед смиренной неприхотливостью. Можно ли в подобном душевном состоянии вообще победить в бою? В восемнадцатом году немцы безраздельно хозяйничали в Нарве, но ни у кого из ребят не возникало и тени сомнения, что их скоро оттуда выгонят. Теперь Виллу прибыл прямо из Ленинграда с целой несметной дивизией к нам на выручку. Это и впрямь была внушительная мощь, а не какой-то там партизанский отряд из кренгольмских парней, длиннющие ряды вагонов на станции невозможно было охватить взглядом, у Виллу отсутствовала уверенность в победе. Могла ли тогда его судьба обернуться по-другому? Какая-то великая усталость до срока сломила Виллу. Теперь мне начинает казаться, уж не был ли он, подобно бессловесному агнцу, приведенному на заклание, смиренно готов принять рану или даже саму смерть; с контузией ему, по сути, еще повезло, хотя и это в конце концов его не спасло.
Довольно ныть! Не хватает еще мне удариться в предчувствия и начать задним числом их придумывать. Ничего я не предчувствовала, никакого такого указующего перста судьбы. Легко умствовать сейчас, когда все давно известно. Безошибочно могу сказать лишь одно: Виллу действительно смотрел на все в Нарве особым взглядом. Чему тут удивляться? В нашей семье никогда ни одного холодного либо безучастного человека не родилось. Все эти суровые годы предыдущей войны и долгое выжидание на чужбине не ожесточили Виллу. Несмотря ни на что, для него это был все же праздник, отдающийся болью в душе: он вернулся домой!
Я еще там, возле реки, спохватилась спросить его, почему это он за последние годы ни мне, ни сестре даже строчки не написал, только из писем какого-нибудь знакомого и узнавали, что он по-прежнему жив-здоров, пока прошлым летом после июньских событий сами письмом не разыскали его. Оказалось, что он даже живет на прежнем месте. Ничего не изменилось — так отчего же молчал? Виллу отвел взгляд куда-то поверх моей головы. Его неожиданно заинтересовал карниз здания Йоальской фабрики, и он обронил: ах, сестренка, на то имелись свои причины, жизнь штука сложная, и петляет она туда-сюда, но это долгий разговор, поговорим об этом когда-нибудь после войны.
Мог ли он в тот момент предчувствовать, что такой возможности нам с ним уже не представится?
И думал ли Яан, что он никуда от Нарвского водопада не уйдет?
Кто из нас в действительности что-либо предчувствует?
2
Чернеющая река медленно петляет по белой равнине. Тянется с запада на восток, туда, где короткий предвесенний день затухает в серых сумерках. Посмотреть со стороны, так река эта кажется довольно однообразной, но вблизи видно, что образуется она из множества несхожих потоков, которые хотя и стекаются воедино, но вовсе не слились в единое целое. Серые солдатские шинели, черные матросские бушлаты, разношерстные неяркие зимние одежки красногвардейцев и беженцев вперемежку со спиной какой-нибудь рыжей или гнедой коняги и пестрым лоскутом санного полога, проглядывающих за людской массой.
То один, то другой зыркает глазами за спину. Совершенно ясно, что идущие напряженно вслушиваются: а не близится ли стрельба? Вдруг их уже настигают преследователи?
Тонкий слой снега на дороге втаптывается в щебенку, в конский навоз, в землю и в натрушенную с саней солому; этот темно-серый замес всасывает ноги, хлюпает, липнет к подошвам и мешает продвигаться вперед. Стоит та особая пора, когда большого мороза уже не чувствуется, но нет еще и настоящей оттепели, снег под тяжестью ног не притаптывается, а все больше разминается, чуточку сдает под ногами, лишая поступь уверенности, и это утомляет; ноги проскальзывают, тело тянет назад, каждая верста оборачивается почти что двумя. У большинства идущих за спиной длинные черные винтовки, оттягивающие строй, над людской массой колышется беспорядочный частокол штыков, который разрывают большими проранами телеги и кучки гражданских беженцев.
Третье марта, весны еще нет, хотя приход ее чувствуется. Мы все идем из Нарвы. Туда с минуты на минуту должны вступить войска кайзеровской Германии, если они уже не заслали в город свои передовые дозоры. По слухам, они пользуются велосипедами, чтобы скорее продвинуться дальше. Мы еще не знаем, что сегодня в Брест-Литовске подписан мирный договор, по которому немецкие войска остановятся в Нарве. У нас приказ отступить до Ямбурга и занять оборону на реке Луге. Я получил этот приказ три часа тому назад в Нарвской ратуше от председателя исполкома товарища Даумана, который с приближением противника тут же стал командиром Нарвского партизанского отряда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102