Просто поразительно, насколько усталым и холодным может быть взгляд его глаз! Пронзает насквозь, хотя и не видит меня. Да и воспринимает ли он вообще что-нибудь из окружающего? Я же не знал да и знать не мог, что усталость эта только кажущаяся и что барон сразу же, несмотря на свою беспредельную усталость, прямо-таки с юношеским азартом и упрямством кинется сколачивать из Эстонии и Латвии Балтийское герцогство. Если бы знал, счел бы невозможным. Может быть, кто-нибудь другой, какой человек помоложе, только не он, ведь этот уже полностью конченый
Перед глазами всплывает усталое лицо Даумана. Все в порядке, командир, не подвели. Раз нужно, будет сделано, мы же друг друга знаем. Но так же как в случае с Деллингсхаузеном, я еще не ведаю, не могу даже предположить, что хотя мне и доведется встречаться с Ансисом и гораздо больше, чем с этим бароном, правда, еще всего лишь несколько раз, потом он вступит в командование Нарвским стрелковым полком, а наш отряд вольется в Тартуский полк, вскоре Даумана вообще переведут от нас в латышские части, где его ожидают долгие походы и большие дела. Наш Ансис станет у латышских стрелков высоким начальством, так оно и должно быть, недаром же мы его ценим, он всегда был отважным человеком. Но землемером, профессии которого он обучался, наш Ансис никогда уже не станет ни в Латвии, ни в России, мирных дней он так и не дождется. Через два года, командуя дивизией, он погибнет на переправе через Буг, и двумя орденами Красного Знамени, о которых он еще и понятия не имеет, его награди! посмертно.
Но и это произойдет уже после меня.
Сейчас же меня одолевают заботы.
На обратном пути нас на почтовом тракте встречает приличная ватага горластых, жаждущих отмщении солдат и красногвардейцев; это и есть запоздалые разъяренные крикуны, которых я опасался, теперь они проснулись. Поздно, правда, злость порядком поостыла, чувства потеряли остроту да и рассвело уже давно, однако горлодеры не желают признать поражение. Еду верхом впереди своих ребят, мы остались впятером, остальной конвой отправился своей дорогой. Встречные поняли, что добыча ускользнула из рук, они тут же соображают, с кем имеют дело, окружают нас прямо-таки с проворством насекомых и собираются в отместку свести счеты, по крайней мере с командиром, то есть со мной. Злоба должна излиться. Ведь всегда и во всем виноват бывает командир; командиры проявляют преступную глупость либо трусость, и командиры же порой просто продают нас, простому солдату не в чем ошибаться и нечего продавать, это же совершенно логично. Такие удобные расхожие истины знает любой горлан и всякий анархист. Предателей — к стенке!
Мои ребята за последние недели возмужали, возможно, их закалила походная жизнь. Перед превосходящими силами ничуть не робеют. Пока мы стояли в Кренгольме, они с таким положением явно никогда бы не справились. Беда учит. Мигом заняли круговую оборону, развернули лошадей головой к крикунам, жестко щелкнули затворы винтовок. Смотрю — пальцы у всех на спусковых крючках. Это для бузотеров как ушат холодной воды. Когда патрон загнан в патронник, инстинкт самосохранения удерживает солдата от того, чтобы переть на винтовку. Они орут и грозятся, пытаются, чего бы это ни стоило, вновь распалить себя, чтобы все же начать действовать, еще минуту стрелка колеблется слева направо, и тут Волли Мальтсроос оказывается тем человеком, который совершает решающее действие. Парень сообразительный, остро чувствует обстановку. Ни секундой раньше, именно в тот момент, когда вспыхнувший приступ злобы достиг апогея и на мгновение застыл в мертвой точке. Он без предупреждения грохает выстрелом в бледное мартовское небо.
Сердито и испуганно каркая, неподалеку, в молодом лесочке, вскидывается несколько серых ворон. И вдруг окруженным дают проход. Нехотя, с матюками — но это уже скорее для самооправдания.
За это время барон Деллингсхаузен вместе с натерпевшейся свитой и со своими серыми уланами уже давно продвинулся на полдороги к Нарве. Я видел его всего лишь раз, так это теперь и останется. Я и во сне не мог предположить, что вскоре после краха своего вожделенного герцогства и провозглашения Эстонской республики, которая в его глазах достойна лишь наименования государства черни, он, разочаровавшись во всем, окончательно перекочует в Германию, удалится вслед за серыми уланами, долгие годы тихо проживет в Ганновере, записывая воспоминания о бурных временах, и так же тихо и неприметно умрет в небольшом городке Потсдаме всего за несколько недель до следующей мировой войны и вновь прибудет, теперь уже в последний раз и навсегда, на землю Эстонии, только уже в цинковом гробу, на этот раз безо всякого конвоя или эскорта.
Но это произойдет уже спустя очень много времени после меня.
Мы угодили в осиное гнездо!
Зина, оглушает меня воплем Юта, да что же это творится, Зина?
Если бы я только знала.
Словно мокрые куры, сникли посреди орущей оравы ребята, в которых я с большим трудом признаю Рууди Сультса и Юрку Степанова. Лица у обоих будто мелом натерты, рты — черточки, руки плетьми, головы смирно опущены. И это среди своих-то парней? О, те как звери — рыком рычат. С ума сошли, что ли? Шутят? Да какие тут шутки, со всех сторон раздаются угрозы, не похоже ни на игру, ни на подначку. И с какой это целью они уводят свои жертвы за околицу?
Вся эта орава прет навстречу, не обращая на нас внимания, словно мы — пустое место. Обычно они наседают на нас, словно мошкара, донимают расспросами про новости из дома, хотят поболтать и побалагурить, теперь их словно подменили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102