Иногда удовольствия ради начинает бодать любой покосившийся кол в ограде, пока не повалит его,— не иначе чешет пробивающиеся рога. Характер у Мандата скорее подлый, он частенько пытается задираться, и единственный способ в таком случае от него избавиться — это сунуть ему что-нибудь. Для угощения годится все, что он съедобным. Мандат особенно обожает горбушки, за них он позволяет даже почесать себя между рогами, а иначе лучше не трогай. Когда Мандат в очередной раз проголодается и когда на него найдет, он при виде первого встречного наклоняет голову, роет копытом землю и всем своим существом показывает, что спасения от такого, как он, нет. Тогда лучше заскакивай за первые попавшиеся ворота или ищи в кармане гостинец. Некоторые деревенские бабы, выходя из дому, постоянно носят в кармане передника про запас для Мандата высушенные корки хлеба. Ни одна веревка его не держит, он отменно наловчился перетирать веревку о привязь, а затем рывком обрывать, потому у него всегда, когда он бродит по деревне, словно мочало болтается на шее.
Я спросил у хозяина бычка, одноглазого инвалида войны Кирилла Кротова, с чего это он нарек животное таким необычным прозвищем. Мужичонка хитро прищурил свой единственный глаз и с готовностью пояснил.
Да понимаешь, у него от роду такой паршивый характер; раз уж чего захотел, то ну орать да бодаться, пока не добьет с я своего теленком у старухи несколько раз подойник из рук выбивал, когда ему на рев не сразу успевала молочка налить. Ну, я и подумал: вот ведь какой неуемный, что твой уполномоченный с мандатом. Сам знаешь, по нынешним временам все кругом запружено всяким разным начальством, у любого в кармане мандат — у одного с такой, у другого с сякой печатью, и все шибко командуют: давай то-то и делай то-то, не то я тебе такое устрою, что не возрадуешься. А чем же мой бычок хуже? Пусть себе будет Мандатом, хоть кому-то страху напустит. Чего ж в прозвище дурного, а?
Наши ребята потехи ради да от нечего делать постарались всякими подачками привадить Мандата, он чувствует себя у нас хозяином; видать, посчитал себя вправе опять за чем-нибудь заявиться. Вижу, как багровеет шея Авлоя. Теперь добра не жди.
Так оно и есть. Злость, порожденная скрытым испугом, обрушивается на Олли. Чтоб была отправлена вместе с остальными задержанными в Ямбург, там все выяснят и накажут! В тамошней старой уездной тюрьме уже сидит несколько десятков подозрительных субъектов в ожидании решения своей участи. Сидят себе посиживают. Каждый день к ним кого-то подсаживают. Поди, в штабе у Даумана это не единственная забота. Спекулянты так и прут гурьбой со своей поклажей через границу, у каждого своя корысть, тут уже не зевай, ставь заслон. От безделья ребята режутся в карты на деньги, командиры не успевают отбирать колоды, не помогают политбеседы на тему того, что азартные игры — это мерзкий пережиток старого мира, подлежащий искоренению. Самогонки, правда, в обращении пока немного, только по случаю. Хуже станет, если придется задержаться до осени, пойдут зерно нового урожая да картофель, в теплую погоду любо-дорого гнать в глуши это зелье, сейчас самогон дороже денег стоит. А когда из трубочки закапало, то и жаждущие найдутся.
Одна надежда, что к осени части Красной Армии будут всюду сформированы и твердый порядок установлен. Иначе и быть не может. Уже приступили к выдаче обмундирования, помаленьку все и наладится.
Аунвярк отводит Олли в амбар, где мы за неимением лучшего содержим под замком своих клиентов. У Авлоя, как видно, что-то еще на душе.
Командир, у тебя тут что, отряд Красной гвардии или разгульная ватага анархистов? Да нет, я не о том, что к тебе прямо в штаб забредают коровы! Сам ведаешь, с кем обитаешь, да и не с руки тебе деревенского пастуха играть! Только вот пошел я наряды проверять — постовых и след простыл. Вдруг эдакий разбойничий свист с дерева: стой, кто идет? Часовой — и на тебе, на дереве! Ты только представь себе. Кругом мальчишество да партизанщина!
Собственно, мы и есть партизаны, до сих пор нас так называют, в недалеком будущем нас, по слухам, только еще начнут записывать в Тартуский полк. Ничего не поделаешь. Никто из моих ребят и не нюхал армейской службы, молодо-зелено. Мог ли я за каких-то два месяца перековать их в обученных солдат? Большинство и призывного-то возраста не достигли, кое-кто еще в прошлом году играл в казаков-разбойников между кренгольмскими казармами. Откуда мне взять более искушенных? Бывалые остались на полях сражений, кто ноги унес, те и по сей день разбросаны с остатками своих частей по всей России, теперь ребятам приходится взрослеть быстрее обычного. Не было времени выжидать, пока возмужают,— немец с приходом не повременил. Им бы еще в песочек играть...
Ладно, говори обидное, думаешь этим заставить меня закручивать гайки? Видел и похуже, в Забайкальском округе у нас до войны были самые отпетые на всю Россию шкуры-сверхсрочники. Истинные тюремщики по натуре. Наверное, самые передовые командиры полков с удовольствием отсылали их со всех краев государства туда, в предбанник ада, лишь бы отделаться. Шкуры эти пытались всем данным им правом и властью вытесать из нас покладистых и послушных служак. Ничего не вышло.
А знаешь ли ты, питерский товарищ Авлой, ведь мы тут тоже кое-что видим и соображаем. На передовой свои законы, на передовой нужно быть умным и хитрым, если хочешь выжить. Возможно, и на самом деле ни в
одном уставе не сказано, что солдату порой надлежит сидеть на дереве, ему конечно же следует прилежно стоять на часах, с винтовкой на ремне и неукоснительно на том самом месте, которое мне и со сна известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102