Почему-то начальственная осанка Авлоя, его манера самоутверждения настраивали меня против него. Он, правда, не стремился подчеркивать свое превосходство, тут все скорее сводилось к моему обостренному восприятию. Я ждал, чтобы он наконец убрался из отряда, но казалось, что именно у нас у него были и большие полномочия, и столь же крупные дела. Мне Авлой о них не докладывал. Неужели он и впрямь верил, что, болтаясь тут, он как-то помогает успеху предстоящей операции?
Авлой скользнул отсутствующим взглядом по Гликману, именно сейчас тот не вызвал у него ни малейшего интереса. К тому же по внешнему виду он явно отнес старика к представителям бедного и подневольного сословия. Авлою же необходимо было мне что-то сообщить.
Итак, как мне только что сообщили, в первых числах люди будут на месте, вашей задачей остается обеспечить проведение операции у Пийманина.
Я взглядом предостерег его. Мне не нравилось выбалтывание военных тайн в присутствии случайных свидетелей. Авлой отмахнулся: нашел кого бояться! Этот у нас в руках, а кто попался, тот отсюда не вырвется.
Я подал Виллу Аунвярку знак, чтобы он увел задержанного.
Авлой истолковал это по-своему.
И то верно, столько всякой швали болтается под ногами. Все выдранные из собственного гнезда и пущенные по ветру. Не правда ли, очень уж неопределенное сословие, безликое какое-то. Если бы можно было провести четкую границу — здесь свои, там враги, одни делают революцию, другие воюют против нее. Тогда бы все стало на свои места, со своими было бы довольно просто да и с врагами тоже. А сейчас...
Сейчас, понятно, очень даже трудно, овцы и волки — все вперемежку. Откуда кто идет, куда направляется — на лбу ни у кого не написано. Вот и отделяем зерна от плевел, знай просеиваем.
Взять хотя бы этих ваших амбарщиков. Ни тебе одной, ни другой породы. Догадались бы хоть пересидеть по своим щелям — вот утрясется помаленьку, перемелется, тогда бы и высунули нос, чтобы принюхаться, что за власть установилась и кого держаться надо. А то толкутся, будто стадо неразумное, и в ус не дуют, что мир сейчас переставляют на новый путь. Того и гляди, окажутся под колесами.
Трудно сказать, почему меня с самого начала тянуло на спор с ним. Может, мы просто разные люди, так бывает. Случается, что с иным человеком, невзирая на все усилия, просто невозможным оказывается как следует ладить. Один вроде притягивает к себе, другой отталкивает. По отношению ко мне Авлой бесспорно из тех, кто отталкивает. Высказывания его звучат как-то бесцеремонно и излишне самоуверенно, будто он в любом вопросе сведущ и всегда знает, где именно кроется правда, а где ложь, и поэтому оценки его никогда не бывают вполне справедливыми. Постоянно одно только черное и белое. Властности у него сверх меры, все равно что у моего бывшего фельдфебеля, который считал себя милостью божьей наместником царя в нашей роте. Или я чего-то недопонимаю?
Люди не тараканы, чтобы сидеть по щелям.
А чем они лучше? Лишь бы самим в тепле да чтобы нос в табаке — об идеях они особо и не помышляют. Зато немедля поднимают крик, если мы, случается, в неразберихе кому-то по затылку съездим. Гуманизм? Есть у нас время разбираться и предупреждать, мол, эй вы, люди добрые, посторонитесь чуток, тут сейчас начнется стрельба и станут власть спихивать. В таком случае контра скрутила, бы нас в бараний рог, и прости-прощай революция! Кабы расчистить площадку — вся наша борьба пошла бы по-другому!
Так что жизнь — это вроде сцены: прозвенел звонок, рабочие скрылись за кулисами, актеры по местам — и пошел себе занавес!
Задело. Прикусил губу, не хочет вскинуться в ответ, но и переварить трудно. Пусть спокойно подумает, даже лучше, если рта не раскроет.
Вот видите, мы и стараемся понемногу сортировать, кого куда причислить.
Вы! Да не ваша это работа. Для этого имеются другие органы и другие люди. Те, кто способны точнее выявить. Ваше дело — держать границу, и для дела революции от вашего отряда было бы куда больше пользы, если бы вы изо дня в день не толкли бы в ступе воду со всякими спекулянтами и черт знает с какими еще шатунами. Именно так мы и увязаем в этой серой, равнодушной людской массе, в которой слишком мало от пролетариата, чтобы примкнуть к нам, но которая и не столь контрреволюционна, чтобы в открытую воспротивиться. Борьба еще только начинается, а мы валандаемся с абсолютно второстепенными лицами, с обывателями, будто нам без них делать нечего. Увязли невылазно, впору лишь жалобно скулить!
А как же прокладывать себе путь дальше, если не валандаться со всем этим народом?
Да власть следует употребить. Или у нас недостает власти? Повысить голос, заставить. Наконец, хотя бы и согнать кого следует с дороги. Одними рассуждениями ничего не достичь. Прежде всего очистить поле деятельности — и напрямик к победе, а уж затем посмотрим, кто куда относится и чей он человек.
Но с кем нам начинать, когда победим? С теми самыми, кого еще вчера сгоняли со своего пути и силой отпихивали? И вы верите, что они тогда еще захотят пойти с нами?
Кто не контра, те пойдут. И поймут.
Блажен, кто верует!
Принципы!
Душа человека, однако, не школьная доска, на которой можно писать, поскрипывая мелком, что угодно — сегодня одно, завтра другое, стоит лишь пройтись мокрой тряпкой.
Да чего тут мудрить? Все одно вы напрасно держите в амбаре под замком своих арестантов. Давно пора отправить их в Ямбург, пусть там разберутся. Или боитесь, что кому-то достанется не по справедливости? У нас ведь там не царская охранка. Все решается правильно. Да и к тому же... Знаете, нам о вами должно быть довольно-таки безразлично, что станется в конце концов с тем или другим спекулянтом, это люди не наши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102