Уже отобрал. Только и всего. Или погрозишь пальцем и скажешь этаким приятным жалостливым голоском: ай-яй, Глафира Прыткина, больше так не делай, это очень нехорошо? Говори, говори, а я буду слушать и кивать. И впрямь нехорошо. Но делать все равно буду по-своему. Ты знай себе говори, а я знай себе делать буду.
Что за гордыня и веселость ее одолевают. Понимает ведь, что я на самом деле ничего не могу с ней поделать. Или даже не догадывается, но решила взять нахрапом.
А я не стану с тобой ничего делать, не моя забота. Отправлю вместе с обвинительным заключением в Ямбург, пойдешь под трибунал. Может, ты своим пособничеством помогла злейшему врагу революции, пусть трибуна ч разберется и решит, что ты заслужила. Только потом не плачь. Помогла ли я другу или врагу революции, этого я не знаю и знать не хочу. Ни тебя, ни твою революцию я к своим детям в крестные не призывала, чего ты мне ее подсовываешь. Но если ты сажаешь под замок божьего человека, то я, как человек доброй веры, не позволю над ним глумиться. У тебя нет ни силы, ни власти, для того чтобы помешать мне ему помочь. У матушки Анастасии свои пути-дороги, ее господь направляет, и никто не имеет права задерживать ее, ты в том числе, заруби себе это на носу.
А зло ты говоришь о революции. Или ты из помещиков, что революция тебе поперек горла встала? Не хочешь своим детям лучшей жизни?
Заботничек выискался! Ты что, возами или пудами раздаешь эту лучшую жизнь? Пока что-то ни с того, ни с другого конца не заметно. Я тебе прямо в лицо скажу: эта твоя революция, может, очень даже хороша фабричным лоботрясам и побирушкам разным, про них мне сказать нечего, они сами люди, пусть скажут, но крестьянину она как пришей кобыле хвост. Пока в России был порядок, не было войны и смуты, мы жили хорошо. Какие пироги пекли на праздники да именины, а пасха, та вообще черным-черна была от изюма — ты такую и в глаза не видел. Чем дальше вы свою революцию делаете, тем больше увязаем в беде и нищете. В прошлом году в Питере, говорят, дважды свершали революцию, и нужда в два раза выросла. В городе, люди сказывают, на человека выдают по осьмушке хлеба из отрубей — это что, и есть твоя лучшая жизнь? Так что если хочешь послушать вместе со всеми своими большевиками доброго совета, то остановитесь вы, пока не совсем еще поздно. Не то вся Россия по вашей милости скоро без портков окажется. Своим детям я уж постараюсь сама как-нибудь устроить жизнь получше, не стану у тебя выпрашивать.
Глупые речи, ничего-то ты в существенном не соображаешь. Мы сейчас закладываем основы нового мира, а ты уставилась на свой чугунок и ну судить-рядить.
Из своего чугуна я своих детей кормлю, он мне куда как ближе, чем весь твой новый мир. Тем более что для меня и старый совсем неплох был, дайте только жить. Да чего тебе об этом говорить, ты сам фабричный, что ты знаешь о крестьянской жизни или крестьянских заботах. Только не забывай о том, что в России селяне во главе угла и в великом множестве, да и хлеб тебе что ни день нужен, без хлеба тебе своего нового мира не построить. Ты это запомни: кто при своем уме, тот не плюет в колодец, еще сгодится воды напиться.
Я бы, конечно, мог сказать ей кое-что посущественнее, но пропало всякое желание. Она не допускала даже возможности переубедить себя. Такая колода, что не приведи господи. Хотел было уже отослать ее назад в амбар, как вдруг она преподносит мне свое предложение.
Знаешь что, начальник? Я вижу, тебе в тягость со мной возиться, ну прямо нож острый. Я бы тоже с великим удовольствием переговаривалась лучше со своей коровой, с нее хоть молоко возьмешь. Тут мы с тобой квиты. Поэтому будь человеком, пожалей себя да и меня тоже, отпусти, не порть свои нервы, я тихонечко подамся, будто и духу моего здесь не было. Так будет лучше нам обоим Ну чего мы тут с тобой не поделили? Здравствуй и прощай, в другой раз нам на свете не встретиться. Я и свой табак обратно просить не стану, пусть останется вам, даст бог, еще раз добуду. Ну так как, командир?
Может, мне и впрямь следовало поступить, как она того желала. Ведь чиал наперед, что в Ямбурге ей припаяют как следует, раз уж побеспокоили трибунал. В этом есть своя логика. Трибунал — слово это звучит грозно, там обычно не оправдывают. Невиновные ведь перед трибуналом не предстают, поэтому весь вопрос состоит лишь в определении степени виновности и тяжести наказания. Не знаю, откуда взялось это убеждение, но опровергнуть его невозможно. Потому-то Ямбург ничего хорошего Глафире и не сулил. Революция обрела бы еще одну жертву и в дополнение — нескольких врагов. Ради чего? Из-за нескольких фунтов табака и одной сбежавшей монашки — не слишком ли пустяковая цена?
Но такие мысли одолели меня лишь задним числом, когда уже принял решение, а менять собственное решение мне всегда очень трудно давалось. Характер! Я был довольно-таки озадаченным и к тому же раздраженным, в таком состоянии особенно нужен виновник, на кого бы свалить все грехи. Он же был у меня в руках.
Вот я и отплатил ей за все свои угрызения совести и сомнения.
Ты уж, Глафира Прыткина, не беспокойся за мои нервы. В Священном писании сказано: да несет человек крест свой. Ты и есть мой крест, коль уж свалилась на мою голову, так что давай шагай назад в амбар. Что заслужила, то и получишь.
Она пошла, глядя на меня то ли с полуукором, то ли с полусожалением.
Потом мы сидели с Виллу и некоторое время обсуждали всякие невероятно серьезные проблемы. То, что нам между собой было совершенно ясно, оказывалось вконец запутанным, как только мы обращались к людям вообще. Классовые различия? Они вступают в силу, когда, например, явишься на прием к директору фабрики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102