.. горе.— Она прижала к себе его голову.
ГЛАВА 7
Молчание длилось долго. Антонио, так и не сняв «парадного» пиджака, который он надел на похороны Корины, сложив на коленях руки и не поднимая головы, сидел у окна п своем кресле. Лаура покусывала губы. Говорить она не могла — боялась разрыдаться. А Джованни... Он чувствовал себя преступником, который ожидает приговора.
— Что же теперь делать? — спросил он, не выдержав этого удручающего молчания. Рассказано все — и то, что было, и то, что ему предстоит, если начнет работать с Агостино.
Ни Лаура, ни старик словно не слышали его вопроса, будто его вообще здесь не было!
Неужели это их ответ?! Как самонадеянно он слушал Лауру, когда она говорила о счастье видеть любимого, и старик радовался как самому близкому, дорогому человеку. А он, Джованни, принимал это почти поклонение как должное, не задумываясь, заглушив угрызения совести. Впрочем, никаких угрызений не было. Совесть молчала. Да что теперь об. этом?! Ясно одно. Он принес в эту семью не только горе, а нечто нечистое, преступное, сделав и Лауру, и старика как бы своими соучастниками Когда он уйдет, им будет еще тяжелее, гораздо тяжелее
чем до его появления,— погребенные надежды, обманутые ожидания. Он причинил непоправимое зло тем, кто отнесся к нему с такой любовью, с такой искренностью.
И опять, даже раскаиваясь, он пытался найти себе оправдание: как же он должен был поступить? Войдя в дом, объявить: я — преступник... Будущего у меня нет... Но верил же, сам верил, что навсегда расстался с прошлым,,..
Поймав себя на этой попытке оправдаться, Джованни стиснул зубы — вот и сейчас, как подонок...
Старик достал платок, вытер лицо.
— Что же мне теперь делать? — уже совсем тихо, безнадежно повторил Джованни и поднялся.
— Что нам делать?! Н а м...— Лаура дрогнувшим голосом выделила это «нам».
Джованни непроизвольно перевел дыхание: все вокруг внезапно стало не таким мрачным и безнадежным.
— Главное, что ты отказался!—Антонио повернулся к нему. Он, очевидно, ждал, чтобы первой заговорила Лаура.— Главное, ты с этим покончил. А теперь будем думать.
Они долго обсуждали, что следует предпринять.
— Ясно одно,— твердо сказал Антонио,— из Рима надо уехать. И уехать так, чтобы об этом никто, даже... твой друг... не знал... И лучше всего отправиться в Геную.
— Конечно, в Геную! — облегченно воскликнул Джованни.— Там легче найти работу и... затеряться легче. Портовый город. Много моряков... разные люди...
Лаура тоже была согласна. Это единственный город; с которым их связывает что-то почти кровное. Там, в горах Лигурии, сражался отец. Об этом, очевидно, думал и ее дед.
Антонио, как всякий отец, не терял надежды что-либо выяснить насчет Филиппо. Была еще одна мысль, которую он, правда, не высказывал молодым. После их посещения синьора Туллио просто невозможно было об этом сказать. Но мысль эта преследовала его давно.
Филиппо был ранен в ущелье и лежал потом в селенье Канталупо целый месяц. Его прятали, потому что боялись: гитлеровцы снова могут нагрянуть. Может, найдутся те, кто его выхаживал, кто с ним воевал. Друзья Филиппо — партизаны. Это вам не случайное знакомство с синьором Туллио. Люди сражались плечом к плечу
с его сыном, а дружба, скрепленная кровью, не забывается, не умирает.
Ехать решили сегодня же. К чему откладывать?! Аго-стино может приехать в город, зайдет в гости — и снова объяснения.
Да, ехать надо сегодня! Он, Джованни, конечно, верит другу, но мало ли какие бывают случайности, непредвиденные обстоятельства.
— А вещи, как быть с нашими вещами? — Антонио указал на свое кресло, стол, кровать.
— Их никто не купит,— проговорила Лаура.— А е,сли взять с собой, по дороге рассыплются.
— Да и перевозка обойдется дороже, чем они того стоят,— сказал Джованни.
Но Антонио видел старое кресло, стол такими, какими он вместе с женой их покупал.
— Я передам это все Элио, оставлю записку, что разрешаю забрать, когда мы уедем.— Бросить вот так нажитое, хоть и не имеющее уже цены, Антонио не мог, пусть вещи еще кому-то послужат.
Собирались они недолго. Все уместилось в двух чемоданах. Перед самым отъездом старик вызвал во двор Элио. Долго объясняться им не пришлось. Сосед с полуслова понял, что после визита двух молодчиков Джованни не стоило задерживаться в Риме.
— Он, дети, ни о чем не спросил, не спросил даже, куда едем! — Старика явно взволновало это прощание.— Элио передаст завтра наши добрые пожелания тетушке Лоле, синьору Альваресу и всем остальным.
— Я выйду первым,— сказал Джованни и взял оба чемодана.— А хозяину, если встретится и спросит, скажите: едем ненадолго к сестре моей в Неаполь. Элио потом объяснит.
Но никто им не встретился: после похорон все были у Лолы.
Антонио вышел из своего, дома последним. Он боялся этой минуты, боялся, как бы внучка не увидела его лица. Он, старик, уезжал от стен, с которыми сроднился, от соседей, которые теперь казались ему почти родными, уезжал в неизвестность, мало надеясь уже на собственные силы и на молодых. Какая надежда при безработице, к тому же все осложнялось этой ужасной историей с Джованни.
Выходит, Аделаида была права, ничего хорошего никогда не ожидая от жизни.
И все же было, было хорошее и радостное. Их с Аделаидой молодость и рождение сыновей, шалости мальчишек и скромные удовольствия — прогулки, кино, изредка—театр. Но главное — молодость! И сейчас, проезжая, по Риму, старик видел город глазами того, прежнего, молодого Антонио. А может, еще острее.
— Провезите нас мимо Колизея,— сказала Лаура шоферу, когда они садились в такси.
— И мимо фонтана Треви,— добавил Антонио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58