— Он протянул Лауре большую, плоскую, как блюдце, раковину, на которой лежали изящные серьги с перламутровыми подвесками.— Это от царя морского!
— Какая прелесть! — воскликнула она.— Спасибо! — и поцеловала Агостино.— Как твой друг ко всем нам внимателен,— сказала Лаура, когда машина тронулась.
— А я тебе еще ничего не подарил,— проговорил Джованни, прижимая ее к себе.
— Ты — всего себя... Если б не...— Она не могла сейчас произнести имя Корины.— Я была бы самой счастливой женщиной на свете.
Джованни ласково гладил ее волосы. «Самой счастливой...» А что будет завтра? Он твердо решил ничего не скрывать. Рассказать, что было и на каких условиях ему предложили работать. Никогда не было секретов у них друг от друга, а теперь, когда они муж и жена, тем более не должно быть. И что бы Агостино ни говорил — какая там любовь, если обманываешь.
Да, он все. скажет и ей, и синьору Антонио, а они пусть решают, простить его или... Но он вернулся к Лауре, твердо решив вычеркнуть из жизни те два года. Не своей волей он в это влез. Но ведь пытался выпутаться из паутины.
— Устал,— Лаура кивнула на старика.
Тот, запрокинув голову на кожаную спинку сиденья, спал.
Как радовался он за свою внучку, за него, Джованни, и вот снова... Что скажет он? Согласится ли на новые муки для Лауры, когда все, казалось бы, так хорошо устроилось? Неужели не заслужил хоть теперь покоя?.. Что скажет он?..
Когда вышли из машины, Антонио собрался снова подняться к тетушке Лоле, но Лаура и Джованни заставили его пойти домой. Они сами побудут там, наверху...
— Первый день нашей совместной жизни,— грустно сказал Джованни.— Первый день... Но ты, Лаура, сразу же уйдешь, если с тетушкой Лолой все в порядке. Я тебя прошу, Лаура. Это очень важно.— Он не мог сейчас сказать: завтра предстоит тоже тяжкий, нерадостный день.
— Хорошо, раз ты просишь...
Они вошли в комнату. Корина лежала в гробу, и тоненькие свечи бросали слабый свет на ее восковой профиль.
В углу, обняв руками подогнутые колени, сидел на полу Марко. Он поднял голову, кивнул вошедшим и снова уставился себе под ноги. Джованни подошел к тетушке Лоле и стал уговаривать ее хоть немного поспать. Они с Марко посидят возле покойной.
Женщина, казалось, ничего не слышала, и Джованни чуть ли не силой отвел ее в спаленку и уложил на постель.
Лауру он тоже отправил отдыхать и сел на стул рядом с гробом. Долго длилось молчание. Наконец Марко тяжело поднялся и пересел на диван.
— Знаю, ты презираешь меня,— сказал он, сцепив пальцы.— Перестал к нам ходить, когда узнал о моих «доходах».
Джованни удивленно пожал плечами. Все больше оживляясь, Марко заговорил:
— У матери в аптечке были лекарства, которые придумывали алхимики всех цивилизованных стран. После изгнания меня из храма науки, с последующей реставрацией в звании школьника, я был посажен на голодный паек, и денежный ручей, вытекавший из кармана отца, пересох полностью. Тогда я стал рыть артезианские, колодцы и обнаружил, что из одного из них забил родник. Кое-кому стал сплавлять таблетки, которые копила моя драгоценная мать. До тебя это, конечно, дошло...
— Ничего я не знал, и к чему сейчас об этом? - тихо, с досадой произнес Джованни. Он уже догадался о причине этого возбужденного монолога. Очевидно, Марко принял дозу, как он сам это называл. И было горько, что здесь, возле умершей, он был в таком состоянии. Джованни надеялся, что своим негромким голосом и безразличием он остановит Марко. Но тот не обратил никакого внимания ни на тон Джованни, ни на его явное нежелание слушать сейчас признания.
— Но и этот родник иссяк. Однако к тому времени отец решил на худой конец сделать меня коммивояжером, пристроив к одному из своих многочисленных клиентов, подучить нехитрому ремеслу наживы,— все более громко и воодушевленно продолжал Марко.— С ним мы тоже быстро поладили... Да еще я встретил парней, которые смотрели на мир, как я или почти как я. Компании, выпивки, сигареты с травкой и без травки... Всего лишь за то, чтоб булыжником — оружием пролетариата — побить стекла...
Резко поднявшись, Джованни отошел к окну.
— Мы выберем другое время,— сказал он, еле сдерживая гнев.— Тогда ты мне все расскажешь до конца...
Марко будто наткнулся на стену и сразу сник. Казалось, он опомнился, пришел в себя.
Сняв со свечи нагар, Джованни долго смотрел на Корину. Представлялась ему беззаботная веселая девочка, которая раньше и его самого и Лауры догадалась об их еще ребячьей любви и наивно трогательно им покровительствовала. Вспомнилось, как они втроем летом отправлялись с утра'на виллу Боргезе, играли там, веселились, и Корина никогда не забывала выпросить у тетушки Лолы удивительно вкусные лепешки.
— Почему ты ничего... не спрашиваешь... о Корине?— вдруг, запинаясь, спросил Марко.
— Спрашивать поздно...— горько произнес Джованни. И снова воцарилось молчание.
— А ведь я ее любил...— Марко сжал пальцами виски и тяжело вздохнул.— Я знаю, что ты думаешь,— уже раздраженно продолжал он.— Если б любил, то не допустил бы... такого...
— Наверное, это не в твоих было силах.
-Ты прав,— уныло согласился Марко.— Сам не могу остановиться, ее не мог удержать. И не знал, что люблю... любил ее.
Джованни потушил догоравшую свечу и снова сел на диван. Из груди Марко вырвался не то вздох, не то стон.
— Ты, конечно, считаешь меня последним подонком. Джованни положил ему руку на плечо и хмуро сказал:
— Меньше всего я гожусь тебе в судьи. Ни я, ни кто-либо другой... не от нас наши судьбы зависят.
Некоторое время Марко смотрел ему прямо в глаза, потом неуверенно произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58