Медленно, почти торжественно поднимались по широченным ступеням в храм. Всякий раз, когда в него входила Лаура, она останавливалась, так потрясало его величие, и девушка чувствовала себя крохотной песчинкой среди этого пышного блеска. Купол, казалось, был выше самого неба, словно там, вверху, за ним ничего уже не могло быть. Ничего выше и ярче прекрасной росписи. Не верилось — не боги, а человек создал все это для богов, приравняв себя этим к богам.
Джованни купил две толстые свечи, увитые золотой фольгой, и одну из них протянул Лауре. Свою он зажег и поставил в первый же канделябр алтаря, который поддерживали могучие волоченые колонны, покрытые снизу и вверху фресками. С внутренней стороны шатра в ореоле золотых лучей парила белая птица.
— Вот где появился первый символ мира,— с серьезным видом шепнул Джованни.
Но Лаура не расположена была к шуткам. Свою свечу она хотела поставить в канделябр возле скульптуры «Ла пьета». Мать, юная и прекрасная, держала на коленях снятого с креста сына.
Лаура верила, что во всем поможет святая мадонна. Вернула ей Джованни, потому что перед сном заканчивала молитву мольбой, чтоб был жив, здоров ее любимый, чтоб вернулся к ней.
— О, благодарю, благодарю тебя, мадонна,— шептала Лаура, опустившись на колени.— Пошли нам счастье, пусть все будут здоровы, и Тони, и... бедная Корина. Пусть она избавится от страшного порока, растит свою малышку. Пусть все-все, кто живет рядом, узнают хоть немного радости. Счастье — еще не счастье, если только тебе и твоему любимому улыбнулась судьба.
Джованни отошел — пусть Лаура побудет одна-и остановился перед огромной статуей Моисея, любуясь мощными плечами, величественным поворотом головы. Руки его с сильными, узловатыми, как у Элио, пальцами
были руками труженика, а не святого. Разорванная цепь отброшена в нишу. Ни покорности, ни смирения во взгляде — лишь гордость, даже угроза в открытом лице. Вот бы с годами стать таким же сильным, независимым... И тут Джованни спохватился. О чем только он думает в соборе?! Но не станешь же молиться, просить, чтоб все у них с Агостино сходило гладко и благополучно?! За то, что он совершил, вероятно, довольно двух свечей. Ну, а за будущие грехи будет другой расчет. К тому же не он придумал жизнь, что петляет, как тропинка в горах, с которой никак не выбраться на широкую и ровную
дорогу.
Однако пора идти, а то закроют магазины. Утром невеста должна быть в белом подвенечном платье. Вот и с ней, с Лаурой, разве он нечестно поступил? Молчание в эти годы было вынужденным. Но слово снос он сдержал. А рисковать придется п для нее, и для будущих детей. Иначе не получается.
Джованни подошел к своей невесте, коснулся ее плеча. Лаура поднялась и с затаенной улыбкой взглянула
на него...
Они долго бродили по городу. Потом зашли в кафе поужинать. Пусть уж синьор Антонио простит, что этот прекрасный день они проведут вдвоем, ведь утром Джованни шепнул старику насчет мэрии.
Ночевать теперь можно у Лауры. Тем двоим уже ни к чему его искать. Агостино, конечно, позаботился. Такие вещи сразу же становятся известными шефу и тем, кто
его окружает.
По дороге домой они обсуждали завтрашний день и то, где удобней поселиться. В Остии, вероятно, тоже можно найти квартиру. Джованни заикнулся даже о малолитражке.
Когда они подъехали к дому, свет теплился только
у тетушки Лолы.
В комнате на столе лежали прикрытые салфеткой лепешки, сыр и записка: синьор Антонио просил, чтоб его не ждали...
— Чудесно! Мы будем совсем одни! — радостно воскликнул Джованни и, подхватив Лауру на руки, закружился по комнате, напевая: — Одни, вдвоем, совсем
одни!..
Утро наступило ясное, росистое, предвещающее хороший день. Джованни тихо, чтоб не разбудить Лауру, вышел в кухоньку приготовить кофе. Синьор Антонио все еще не возвращался. Умный, добрый старик нарочно ушел, чтобы их не стеснять. На этой же неделе надо переехать в просторную светлую квартиру.
Все решено, и незачем больше терзаться — разве для того, чтобы его жена и дети не бедствовали, он, мужчина, не должен кое-чем пожертвовать?! Небось синьор Туллио со своим братцем неплохо устроились, а на их совести побольше грехов, чем у каких-то там Джованни и Агостино. Живут, наверное, ни о чем не задумываясь, в свое удовольствие, приказывают, распоряжаются.
Гнал от себя Джованни тревожные мысли, понимая, что снова его затягивает в водоворот. И все же к радости от того, что сегодня они с Лаурой станут мужем и женой, примешивалась подавляемая горечь. Только бы Лаура ничего не заметила, а потом он свыкнется, перестанет об этом думать.
Она вошла в кухню улыбающаяся, порозовевшая после вчерашнего пребывания у моря, и они долго стояли обнявшись, нашептывая друг другу всякие ласковые пустяки.
— Пора, пора! — наконец высвобождаясь, сказала она. И они наскоро выпили кофе.
— А теперь я пойду одеваться! — торжественно проговорила Лаура и вышла.
Джованни успел побриться, переодеться, убрал со стола, а ее все не было. Он сел к окну, потом вскочил, стал в нетерпении ходить по кухне, и тут появилась его невеста в белом гипюровом платье, схваченном в талии тонким серебряным пояском, и Джованни замер от восхищения.
— О моя мадонна, моя Форнарина! Почему я не бог Рафаэль?! — тихо проговорил он, взял невесту за руку и вывел во двор. Ему казалось, что и соседи придут в восторг от его Лауры. Но им никто не встретился. Джованни даже показалось; что Элио нарочно скрылся в своей комнате, когда увидел их сверху, со своей галереи.
ГЛАВА 6
А синьор Антонио все еще был у тетушки Лолы. Покрытая простыней, лежала на столе Корина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58