И верно, так ругаться могли лишь свои.— Коли этого вам мало, — сказал Мишель, — справьтесь относительно нас в ЧК. Моя фамилия Фирфанцев...Всю обратную дорогу Мишель молчал, думая о чем-то своем.— Вы что ж, милостивый государь, кукситесь, да ведь мы живы остались! — тормошил его Валериан Христофорович.— Живы, — кивал Мишель, — да ведь какой ценой?..И, уже подъезжая к самой Москве, сказал:— Я буду вынужден доложить рапортом об обстоятельствах побега.— Неужто про все скажете? — ахнул Валериан Христофорович.— Так точно — про все, — кивнул Мишель.Паша-кочегар резанул по нему глазами.— Да зачем же так, голубчик, да ведь чего было, того уж не воротить, остались живы и ладно. Ведь война, — запричитал Валериан Христофорович. — Ведь не по своей воле мы туда попали... Да кабы не та одежда с едой, мы в теперь вряд ли живы были.— Наверное, — согласился Мишель. — Но смолчать было бы подлостью.— Чистеньким остаться желаешь, господин хороший? — сказал вдруг матрос.Мишель вспыхнул:— Я ничуть не хочу обелять себя или перекладывать вину на других, отчего прошу считать, что побег замыслил я и относительно одежды и еды приказ тоже отдал я, за что сам, коли придется, и отвечу!И хоть было Мишелю за те слова невыносимо стыдно — ведь понимал он, что матросу жизнью обязан, — но для себя все уже решил.— Эх! Глупы вы, ей-богу, хоть и благородие! — покачал головой Паша-кочегар, — Творите, чего сами не ведаете! Но коли так, коли вам удержу нет — пишите чего хотите, да только после не жалуйтесь!..На том и порешили.А ведь прав оказался кочегар — зря Мишель правды искал, а как нашел — так уж не возрадовался!.. Глава 31 Комнатка была маленькая, окна грязные, с примитивным решетчатым узором.— Ну и вляпался же ты, парень! По самое не хочу!Погодите, он, кажется, это уже слышал! Причем не так давно...— Такой заслуженный человек, а ты его — ножичком.И это было!А вот то, что было дальше, того раньше не было! Потому что разговор пошел иной.— Вот эти отпечатки пальцев были сняты с рукояти ножа, которым был убит потерпевший.Отпечатки ваших пальцев!Вот эти — с ручки входной двери...Эти — со спинки кресла, на котором сидел убитый...Эти — со стола...Со стакана...С тарелки...С другой...С третьей...С вилки.С еще одной...И еще другой...Запираться было бессмысленно.Хоть Мишель-Герхард фон Штольц запирался, как только мог. Вследствие чего улики лишь множились.— Кровь на вашей одежде и на подошвах ботинок совпадает группой крови с группой крови убитого.Отпечаток, обнаруженный на полу на месте преступления, размером и рисунком на подошве соответствует размеру и рисунку подошвы вашей обуви.Вас видели вблизи места преступления, возле киоска, где вы покупали коньяк, найденный на месте происшествия, с вашими «пальчиками» на стекле.И видели после, когда вы заявились с соучастниками на место преступления, взломав опечатанную дверь...С соучастниками? Хм... А разве это были не их коллеги? А кто тогда?..— А разве это были не ваши, не милиционеры? — простодушно удивился Мишель-Герхард фон Штольц.— Нет, это были не наши, а ваши! — объяснили ему. — Зачем вы явились туда, да еще не один, да еще с кем-то? Только не надо финтить, не надо «лепить горбатого»!..Но Мишель-Герхард фон Штольц все ж таки стал финтить, «лепить горбатого», «играть в молчанку» и «идти в отказ», но, будучи приглашен в милицейский зверинец, где ему показали «слоников» и прочую экзотическую фауну, раскаялся в содеянном и повинился во всем: в том, что проник в дом известного в стране академика и зарезал его столовым ножом. А заодно, что, помимо академика, ранее застрелил, взорвал и отравил трех банкиров, шестерых уголовных авторитетов, одного народного артиста и девять числящихся в розыске пропавших старушек. Что, кроме того, печатал на дому фальшивые доллары и рубли, которые сбывал в Хабаровске, Салехарде и Нарьян-Маре, что систематически совершал карманные кражи в городском транспорте, совращал малолеток и сбивал на угнанных машинах прохожих...Прав был Мишка Шутов, утверждавший, что был бы человек хороший, а подходящая статья ему всегда сыщется!— Слушай, а возьми на себя еще хищение ящика водки в супермаркете и белья с веревки во дворе, — попросил по-дружески Мишеля-Герхарда фон Штольца следователь. — Тебе все равно, а у нас процент раскрываемости... Подумаешь — двадцать бутылок, когда ты поболе них душ человеческих загубил! Ящиком больше — ящиком меньше. Помоги, будь другом, а то премия горит.Мишель-Герхард фон Штольц стал другом следователя.И приятелем всего убойного отдела.И товарищем всему райотделу милиции.Но когда, совершенно раскаявшись, стал признаваться в «висяках» одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, то вдруг взбрыкнул и потребовал себе адвоката.— Я требую адвоката! — сказал он.— Ты че?.. Только мы общий язык нашли.— Адвоката!— Зачем в наши сложившиеся отношения впутывать кого-то третьего?— Адвоката!!— Ну ладно, коли тебе так приспичило, счас пригласим, — пообещали ему следователи. — Слышь-ка, Михалыч, у нас там в обезьяннике или трезвяке никаких адвокатов теперь нет?— Счас пошукаем.— Мне не этого — мне своего! — возмутился Мишель-Герхард фон Штольц. — Я настаиваю, чтобы вы позвонили вот по этому номеру и сказали, что я прошу приехать сюда моего адвоката!Немедленно!Прямо сейчас! Глава 32 Все было уж готово — на поляне, вкруг, вытоптан снег, по краям воткнуты в сугробы сабли. Чуть поодаль стояли возки, подле которых топтались в ожидании ежащиеся от холода секунданты, в стороне от них держался полковой лекарь с саквояжем, в коем хранились хирургические инструменты, бинты да мази.Все замерзли и пребывали в нетерпении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64