Да лагерь-то не наш, и пленные не за нами числятся! Ну, что скажешь?— Нет, — отказался Мишель. — Ничего я подписывать не стану.— Да ведь сгниешь здесь заживо, не за понюшку табаку! — пожалел его Звягин. — Неужто не жаль?Может, и жаль — да как иначе?..— Разреши мне пойти? — вновь попросил Мишель.— Да погоди — поешь хоть! — остановил его Звягин, торопливо выкладывая на стол какие-то свертки.— Благодарю, — кивнул Мишель, чувствуя, как ему сводит желудок голодный спазм. — С твоего позволения, я возьму все это с собой.— "Товарищей" подкормить хочешь? — зло спросил Звягин.— Хочу, — кивнул Мишель, — товарищей...Уж ночью, когда в бараке все спали, он лежал без сна, думая, что, может быть, зря отказался от возможности выбраться отсюда, что, возможно, лучше было бы поступиться честью, чем предать Анну, — да теперь все одно, ничего уж не изменить...Звягина Мишель видел еще лишь раз, мельком, когда тот командовал построение накормленным и одетым в новенькую форму бывшим красноармейцам, а ныне добровольцам Белой армии.Он заметил его и тут же предпочел шагнуть в толпу пленников, дабы раствориться средь сотен подобных ему оборванцев. С глаз долой... Он принял решение и не хотел искушать судьбу сызнова.Да, видно, Звягин был с его решением не согласен.— А приятель-то ваш не прост — ох не прост! — по секрету сообщил Валериан Христофорович. — Он ведь меня к себе зазвал да такие тенета плести стал — просто кружева. Все о вас расспрашивал. Ну да я калач тертый — ничего лишнего не сболтнул, а, напротив, всячески убеждал его, что вы, сударь, скрытый белогвардеец и убежденный монархист, коего «товарищи» насильно в свою веру оборотили!— Так-то зачем? — расстроился Мишель.— А по-вашему, лучше в петле болтаться? — резонно возразил старый сыщик. — Ныне здесь все в овечек рядятся, хоть прежде комиссарили! Я ведь, грешным делом, тоже показал, что меня насильно мобилизовали, к их красному делу пристроив, так вы, милостивый государь, уж не подведите меня, подтвердите, коли вас спросят.Но — не спросили...Дале жизнь потекла обычным порядком — утреннее построение с читкой приказов, бессмысленное, утомительное шатание по лагерю в поисках чего-нибудь съестного, холод, голод, злоба... После — ночное забытье на жестких нарах в бараке, поутру перекличка и вынос остывших хладных тел пленников, умерших по соседству, коих складывали штабелем тут же, подле строя...И уж казалось, что смерть — единственно возможный исход из сего бедственного положения. Но как-то отозвали Мишеля в сторонку Валериан Христофорович с Пашей-кочегаром да огорошили:— А ведь мы, сударь, бежать отсель задумали! — заговорщически прошептал старый сыщик. — Ей-ей, сколь можно измывательства над собой терпеть!.. Ведь коли теперь не попытаться бежать, после сил уж не будет! Вон у Паши и план имеется.— Да ведь если поймают — запорют нас! — напомнил Мишель.— А ежели нет? — усмехнулся Паша-кочегар. — Прямо из лагеря, конечно, не убечь, но ежели на работы напроситься да за колючую проволоку выйти...— А как же выйти?— Штабному писарю дать надобно, а он похлопочет. Да я уж и дал!..— Когда ж? — отчего-то торопясь и весь дрожа, спросил Мишель.— А чего откладывать — завтра вечером и побежим!.. Глава 28 — Что! — всплеснул руками Карл. — Что ты наделал?! Да ведь зарежет он тебя, ей-ей, зарежет как цыпленка! Всем известно, какой Фридрих искусный фехтовальщик, а ты в своей жизни боле с резцом упражнялся, чем со шпагой! Коли надумал ты его убить, так тогда надобно было пистоли выбирать!— Не за мной тот выбор был, — напомнил Яков.— Ах беда, беда!Ну да делать нечего — не отступать же. Дуэль не бой, где не зазорно, военной хитрости ради, противнику спину показать.Если отказаться от дуэли — сочтут тебя трусом, и уж никто руки не подаст!— Когда ж назначено? — спросил Карл.— В пять часов пополудни, послезавтра.Не думал не гадал Карл единственного своего сына пережить, потеряв не на войне, не по болезни, а так вот, из-за глупости.— Коли он тебя убьет, так следом я его вызову, да, бог даст, отомщу за тебя, — твердо сказал Карл. — А ты покуда, время не теряя, ступай со шпагой упражняйся. Айда за мной...Пошли в ружейную комнату, где Карл хранил палаши и пистолеты да сверх них фузей несколько, вроде тех, с какими он, в солдатах служа, турка воевал.— На-ка — держи.Вынул из шкапа, протянул Якову шпагу. Другую себе взял.— Вставай супротив меня да бейся — не жалей, будто не с отцом родным, а с ворогом дерешься.— А ежели я вас пораню, батюшка?— Если поранишь — честь тебе и слава! А нет — не взыщи, да пощады не ожидай — я тебя жалеть не стану! Атакуй!Бросился Яков на отца, но тот, позы не меняя, отбил его клинок в сторону, сам нанеся укол вбок.— Эх ты!.. А ну еще раз! Да не лезь на рожон будто медведь, а сперва погляди, куда сподручней бить, да о том подумай, куда тебя вперед ударят! Бей — не жалей!Теперь уж Яков во всю силу драться начал — ткнул шпагой вперед, коснулся выставленного против него клинка, отбил его с силой и хотел уж было вперед ударить, препятствий к тому не видя, да вдруг почуял на шее своей легкий, холодный укол, будто комар его куснул — то батюшка его, Карл Фирлефанц, шпагу свою выставив, острие в горло ему упер, кожу оцарапав, а как то сумел — Яков и не понял!— Худо дело, — вздохнул Карл. — Да ведь ты вовсе почти драться не умеешь, как же тебе против Фридриха выстоять?— Бог мне поможет! — уверенно заявил Яков.— Воля твоя, но здесь Бог будет на стороне Леммера. Ему — не тебе в подмогу!— Но ведь дело его неправое! — возразил Яков.— Зато рука верная! — ответил Карл. — Я столь смертей на войне видел, что в себя боле чем в Бога верить привык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64