Оттого и едут купцы в Россию, хоть неспокойно там, хоть шалят на дорогах душегубы и разбойники! Морем едут, а зимой сушью... Сидят, не вставая, будто наседки на яйцах, на своих мешках да сундуках! И средь них — ювелир Герхард Гольдман, что двадцать лет торговал в своей Саксонии, а ныне отправился в неблизкий путь, прослышав о богатстве двора русского, о том, что там за любую золотую безделушку платят, не торгуясь и не скупясь.— Но! Пошла шибче!.. Но-о!.. Глава 4 В дверь постучали.— Входи, кто там?На пороге возник человек. В штатском. Хотя доложил по-военному:— Разрешите?..В комнате номер семнадцать было пусто. Был стол и два стула. За столом сидел человек в кожанке.— Вы кто?— Фирфанцев.Ему указали на стул.Мишель сел.— У нас к вам есть дело...У кого «у нас» человек в кожанке не сказал — и так было понятно.Если они хотят у него что-то выведать или заставить служить их пролетарскому делу — так он откажется, чем бы это ему ни грозило, твердо решил Мишель. Одного того довольно, что он согласился продолжить свое, начатое еще при царе расследование относительно пропавших сокровищ дома Романовых. В их гражданской войне ни с той, ни с иной стороны он участвовать не желает — лучше пулю в лоб!— Вы теперь, кажется, занимаетесь розыском и учетом буржуйских ценностей? — спросил человек в кожанке, внимательно рассматривая Мишеля.— Так точно!— Выходит, имеете дело с большими ценностями?Мишель кивнул.— Воруете? — без обиняков спросил человек в кожанке, испытующе глядя на него.Мишель не понял.Воруете?.. Кто?.. Он?.. Потом понял — его обвиняют в воровстве?!— Как вы смеете, сударь! — бледнея и привставая, прошептал он.— Во-первых, не сударь, а товарищ. Товарищ Варенников... — представился человек в кожанке. — Сударей мы ныне к стенке ставим! Во-вторых, коли не воруете — так очень хорошо. Дело, которое мы хотим вам поручить, связано с ценностями.Умолк, выдерживая паузу. Но его собеседник никак на его слова не прореагировал. Молчал и слушал.— Вам надлежит отправиться в командировку с грузом, который надо передать нашим товарищам в Финляндии.— Я должен буду ехать один?— Нет. Вы будете сопровождать одного иностранного товарища, сочувствующего нашей революции. Американца. Военного корреспондента.Вот оно в чем дело — судя по всему, чекисты приставляют его к американцу, дабы он приглядывал за ним.Но почему именно он?Человек в кожанке ответил, почему:— Вы ведь, кажется, говорите на их американском языке?— Немного, — ответил Мишель. — То есть гораздо хуже, чем на немецком или французском.Потому что французский, как и всякий дворянский отпрыск, зубрил с младых ногтей, сперва с домашними учителями, а после в кадетском корпусе, разговорный немецкий имел возможность практиковать в окопах на германском фронте, а вот с английским ему сталкиваться почти не приходилось.— На немецком?.. А почему нам о том ничего не известно? — подозрительно спросил чекист, барабаня пальцами по какой-то серой папке.Хмыкнул, будто о чем-то раздумывая. Встал. Подошел к двери, крикнул что-то в коридор.В комнату вошел гладкий, в добротной одежде иностранец, который с порога начал улыбаться.С американцами Мишель был знаком мало, но те тоже всегда почему-то улыбались.— Знакомьтесь, наш американский друг и писатель Джон Рид.— Фирфанцев, — представился, кивнув, Мишель.Джон Рид радостно тряс Мишелю руку, будто собираясь оторвать ее. Мишель вяло отвечал.— Товарищ Фирфанцев поедет с вами, будет вам помогать, ну и защищать, ежели надо. Человек он испытанный и верный делу революции, состоит теперь в оценочной комиссии при Максиме Горьком.— О... Горький?! Да, я знаю Горький!.. Это ваш большой писатель! Мне хвалил его ваш Ленин! — обрадованно закричал американец, забавно коверкая русские слова.И стал вновь вытрясать Мишелю руку из плеча, другой успевая колотить его по спине. При этом он смеялся.Мишель страдал, но терпел.Непривычна была ему, европейцу, русскому дворянину, воспитанному в строгости и привычке сдерживать чувства, столь варварская, столь нахрапистая манера общения, кою выказывал представитель молодой заокеанской нации.— Я очень доволен быть с вами! — изъяснялся в любви к своему новому компаньону Джон Рид, выколачивая из его спины пыль.— Yes, я тоже, — кисло улыбаясь, ответил Мишель по-английски, не без труда подбирая слова. Добавил: — Sorry, my English is not good.Заслышав родную речь, да еще с неплохим произношением, Джон Рид пришел в совершеннейший восторг.Послал же Бог подарочек!..Человек в кожанке кашлянул.Джон Рид перестал колотить Мишеля. Спросил по-английски:— Когда нам надо ехать?Мишель перевел:— Он спрашивает, когда нам выезжать?— Сейчас! — ответил чекист по фамилии Варенников.Джон Рид, заулыбавшись, кивнул, пошел к двери.Мишель остался стоять на месте.Его согласия на поездку никто не спрашивал. И хоть она не противоречила его внутреннему кодексу чести — с него не требовали никого предавать или от чего-то отрекаться, более того, ему было любопытно пообщаться накоротке с американцем, попрактиковав свой книжный английский, но он не считал себя «товарищем», коим позволено помыкать другим «товарищем».— Я еще ни на что не давал своего согласия, — угрюмо сказал он.Варенников удивленно вскинул брови. Не привык он, чтобы ЧК отказывали.— Вы, товарищ Фирфанцев, мобилизованы революцией, которая простила вам ваше дворянское прошлое, — с угрозой сказал он. — Но революция может пересмотреть свое к вам отношение, расценив ваш отказ как злостный саботаж и контрреволюцию!Мишель побледнел.Джон Рид, притихнув и присмирев, недоуменно глядел на чекиста в кожанке. Он не очень хорошо знал русский язык, но он не раз слышал интернациональное слово «саботаж» и знал, что за ним следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64