— Отец? — негромко позвала она. Послышалось свистящее дыхание.
— Это ты, Кицу-сум?
Она почти увидела улыбку князя Омавары, и ее лицо, как в зеркальном отражении, тоже осветилось ласковой улыбкой.
— Да, отец. Чудесный вечер, не так ли?
— Чудесный. — Князь замолчал, переводя дух. Кицура разглядывала рисунок на ширме — заросли бамбука у тихого пруда.
— Ты видела туман… в саду… утром?
— Да, отец. Но вам не следовало вставать и дышать холодным воздухом.
Омавара едва слышно засмеялся, и этот смех показался Кицуре лишь слабым отзвуком прежнего смеха ее отца.
— Я не могу… отказаться от мира… вот так сразу… Кицу-сум. — Прозрачный осенний воздух клокотал в его легких, как игральные кости в чашке, и старика снова сразил приступ мучительного кашля. Сердце молодой женщины сжалось, она закрыла глаза, будто желая этим прекратить ужасный звук.
— Я позову брата Тессу, отец? — спросила она, имея в виду монаха-ботаиста — домашнего лекаря семьи Омавара.
Терзаемый кашлем князь не ответил, но когда дочь уже поднялась, чтобы позвать слугу, он проговорил:
— Не надо. Это пройдет через… — Он снова закашлялся.
Вскоре приступ прошел. Князь лежал, тяжело дыша.
Его дочь ждала, молча вглядываясь в ширму, которая позволяла отцу не терять достоинства перед грозным недугом, постепенно высасывающим его силы. Если бы только можно было перенести отца в то место, изображенное на ширме, подумала Кицура. Нарисованный пейзаж излучал безмятежность. Да пребудет с князем милость Ботахары, он столько страдал в этой жизни.
Наконец дыхание князя Омавары стало ровным. В тот самый момент, когда Кицура решила, что отец уснул, он заговорил снова:
— Ты… поедешь во дворец… на праздник?
— Да, отец. Я заберу Нисиму-сум, и мы отправимся на праздник вместе.
— Вот как. Передай ей… привет… от меня.
— Непременно, отец. Она несколько раз изъявляла желание навестить вас и все время справляется о вашем здоровье.
— Она… добрая девушка. — Последовала долгая пауза, прерываемая только клокотанием в груди князя. — Ты… должна сказать ей, что… я очень люблю ее… но увидеться…
— Понимаю, отец. Я все объясню.
— А что слышно о… Мотору-сум? Он… уехал… в Сэй?
— Я отругаю слуг, отец, за то, что они беспокоят вас такими вещами.
Из-за ширмы снова послышался почти беззвучный смех.
— Раз уж вы все знаете г то — да, князь Сёнто отправился в Сэй дней десять назад.
— Я… волнуюсь.
— Князь Сёнто мудр, отец. За него не нужно беспокоиться.
— Опасность… серьезнее, чем… кажется. Ущелье… Дендзи… Сэй… — Омавара умолк.
— Князь Сёнто всегда очень бдителен, мой господин. Нам лучше побеспокоиться о чем-нибудь другом.
— Ты права… Кицу-сум… А где твоя мать?
— Она всегда рядом с вами, мой господин. Вы — ее счастье. Что с ней может случиться?
— Она… совсем не отдыхает… тревожится…
— Иначе она не может, отец, вы ведь знаете.
— Она переживает… что ты… — князь закашлялся, но не сильно, — не нашла себе жениха.
— Отец, я не похожа на старую деву! — заразительно рассмеялась Кицура. — У меня в запасе еще много времени.
— Да, но… Кицу-сум… у императора только три сына.
— Какая жалость, что у него нет четвертого. Может, хоть этот был бы достойным внимания!
Снова послышался смех, перешедший в хрип.
— Я воспитал тебя так… что твои требования к людям… слишком высоки.
Теперь рассмеялась Кицура.
— Почему вы так говорите, отец? Только потому, что я считаю сыновей императора ниже себя? Сказать по правде, я бы не позволила ни одному из них жениться даже на моей служанке!
— А-а. Раз так, то… в покоях принцев, должно быть… царит страшный беспорядок.
Кицура улыбнулась.
— Я утомляю вас, отец. Брат Тесса снова меня отчитает.
— Да… я… устал.
— Мне пора, отец.
Занавеска в ширме всколыхнулась, и в отверстие просунулась бледная, иссохшая рука. Княжна Кицура стиснула в ладони холодные пальцы князя. Эта рука — вот все, что она видела при встречах с отцом уже более четырех лет.
Стоя у ширмы, ведущей на балкон, княжна Нисима смотрела на праздник — сплошной водоворот ярких цветов. Члены императорской свиты и другие приглашенные прогуливались в трех больших залах и на открытой террасе. Император сидел на возвышении; его окружали придворные, которые слыли знатоками музыки. Высочайший соизволил выступить судьей в музыкальном конкурсе.
Рядом с ним, на краю возвышения, сидела княжна Кицура Омавара. Она также была в числе экспертов, и почти все свое внимание император уделял именно ей. Нисима видела, что кузина старается быть любезной и в то же время держаться на расстоянии от Сына Неба. Нисима понимала, что император ведет себя непристойно, однако чем-либо помочь Кицуре она не могла. Императрица покинула торжество, однако ее супруг этого, по-видимому, и не заметил. Где-то в зале промелькнула юная танцовщица-сонса, недавний предмет обожания императора. Сегодня он даже не смотрел в ее сторону, и выглядела бедная девушка соответственно. Княжна Нисима стояла на балконе и с тоской думала о спокойной жизни госпожи Окары — ах, если бы…
Молодые аристократы представляли на суд высокого жюри свои лучшие произведения. Все знали, что победителей ждет щедрое вознаграждение, поэтому собравшиеся в этой части зала гости внимали исполнителям в полной тишине. До Нисимы долетали обрывки мелодий, но сегодня музыка почему-то не поднимала ее настроение.
В следующем зале, Зале Поющей Воды, Чуса Сейки собрала вокруг себя самых многообещающих учеников, а также несколько придворных. Все вместе они сочиняли цепочку стихов. В искусственном водоеме плавала чаша с вином;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157