Дыхание ее было сладким и горячим. Их губы встретились снова, уже увереннее. Он провел пальцем по изгибу ее шеи, Осса жарко вздохнула и зарылась лицом в его грудь. Тадамото прижал ее к себе и застыл, зная, что она слышит стук его сердца.
— Пойдем со мной, — сказала девушка, встав на ноги и поднимая его за собой. Она подхватила лампу и за руку повела Тадомота в глубь святилища. За потайной ширмой находился коридор, в конце которого были семь ступеней. Осса взбежала по ступенькам, Тадамото послушно следовал за ней. Раздвинув створки еще одной ширмы, Осса привела его в темную комнату. При свете лампы Тадамото различил очертания большой низкой кровати под тонким покрывалом из хлопка; в комнате больше ничего не было.
Осса повернулась и подарила ему поцелуй — долгий, чувственный, обещающий наслаждение, — затем отстранилась, подошла к дальней стене, сняла задвижку с сёдзи и раздвинула их на всю ширину, впуская в комнату ночь. Лунный свет ласкал ее, словно заворачивая в серебристую вуаль.
— Спальня императрицы Дзенны, — прошептала девушка и возбужденно рассмеялась. — Лучше места не найти, правда?
— Ты не такая, как она, — осевшим от страсти голосом проговорил Тадамото.
— В поступках — нет, я действую гораздо осмотрительнее; но кто знает, какова я в душе? — Она скользнула к нему. — В мыслях я — возрожденная Дзенна, Желтая Императрица.
Прекрасная танцовщица взяла Тадамото за руки и повела к кровати. Они сняли простое хлопковое покрывало, под которым оказались расшитые одеяла и подушки из самых лучших тканей.
На кровати они снова слились в поцелуе, нежно касаясь друг друга. Стоя на коленях, Тадамото неторопливо размотал длинный пояс Оссы и распахнул полы ее шелкового кимоно. Небесно-голубая материя соскользнула с плеч юной сонсы, и она осталась лишь в тонком нижнем кимоно золотого цвета, льнущем к телу. Тадамото робко поцеловал груди Оссы, восхищенный совершенством упругих форм. По телу танцовщицы пробежала дрожь, она толкнула Тадамото на подушки, а сама оказалась сверху. Она сняла с него пояс, и он ощутил прикосновение ее бархатистой кожи к своей груди.
Они любили друг друга, пока в небе не забрезжил рассвет, и оба отдавались этому занятию со всей нежностью и страстью, на какую только были способны. Любой, кто проходил бы по двору под этим окном, наверняка бы решил, что слышит стоны и вздохи призраков Ханамы, бродящих по дворцу, — вечно беспокойных, вечно страждущих.
17
Почерк был самый обыкновенный, но каждый штрих кисти вышел уверенным и аккуратным. Нисима взяла лист со стола и снова принялась его разглядывать. Бумага была превосходного качества, плотная, бледно-желтого оттенка. Стихотворение обрамлял узор из зеленых стеблей злаков, символизирующих плодородие, тогда как желтый считался одним из традиционных цветов осени.
Осень поет колыбельную
Зернам, брошенным в землю;
Они проснутся
С первым дыханьем весны.
Княжна Нисима положила письмо на стол и вновь обвела взглядом пышный сад, вид на который открывался с ее балкона. Интересно, Яку Катта сам сочинил эти стихи? Рука, несомненно, его, но кому принадлежат строки? Если автор и вправду он, то Нисиме открылась еще одна грань этого человека. Стихи не были чересчур утонченными, но и не страдали излишней витиеватостью, которую княжна Нисима считала главным недостатком стиля, принятого при дворе. Как и положено, в стихотворении упоминалось классическое произведение — в данном случае «Ветер с Чу-Сан».
Ее сердце холодно,
Как ветер с Чу-Сан.
Но зерна уже упали
В осеннюю землю.
Он дерзок, подумала Нисима и обнаружила, что его дерзость не так уж ей неприятна. Яку Катта вызывал у нее совершенно противоречивые чувства, и это сбивало девушку с толку. Происшествие на канале до сих пор казалось ей странным, но она вполне допускала, что такое могло случиться.
«Именно Яку Катта спас дядю», — убеждала она себя. Также не следовало забывать, что к его мнению прислушивается сам император. Возможно, в будущем это пригодится Дому Сёнто.
Нисима взяла кисть и обмакнула ее в тушь уже в четвертый раз.
Ветер холодный
Стучит в мои сёдзи,
Нельзя торопить
Осенние всходы —
Так я слыхала.
Она положила лист дымчато-серой бумаги рядом с письмом Яку Катты и критическим взглядом оценила каллиграфию. Несмотря на присущую ей скромность, княжна не могла не признать огромной разницы в почерке. В конце концов, он просто солдат, попыталась найти оправдание княжна; в сравнении с ее безупречной каллиграфией почерк Яку выглядел весьма и весьма посредственным.
Княжна еще раз перечитала свое стихотворение и решила, что оно написано в самом подходящем тоне — Нисима не поощряла Яку, но и не проявляла своего нерасположения. К письму она приложила бутон синты — цветок с двенадцатью лепестками, символ Дома Сёнто. Это напомнит генералу, что Дома Фанисан больше не существует.
Нисима стукнула в небольшой гонг, вызывая служанку. Письмо должно уйти немедленно; у нее еще много дел — надо подготовиться к празднованию годовщины восхождения императора на престол.
Княжна Кицура Омавара прошла через ворота и очутилась в маленьком садике, примыкающем к покоям ее отца. В саду тихонько журчал ручей, а за высокой стеной ветер срывал последние золотистые листья лайма. Как полагалось по этикету, молодая княжна была одета в кимоно приглушенного фиолетового оттенка, из-под воротника и рукавов которого на должную длину проглядывали краешки четырех нижних кимоно, тщательно подобранных по цвету.
Она сняла сандалии и ступила на крыльцо. Из-за ширмы, стоящей на крыльце, донесся надсадный кашель, и черты молодой женщины исказила боль, как будто Кицура кашляла сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157