Рассказал ему об этом епископ Никон, звавший его с собой в "катакомбы". Трое иереев из их епархии во главе с Никоном присоединились тогда к "Истинно Православной церкви", стали распространять листовки против Сергия, пытались организовывать тайные престолы в крестьянских избах.
Но отец Иннокентий остался в Вельяминово. После смерти Тихона, которого любил он беззаветно, которому доверял без колебаний, все происходившее в церковных верхах мало уже интересовало его. К тому времени он окончательно решил для себя одно - покуда сохранится у него возможность приобщением людей к истине Христовой служить Господу, не покинет он свой приход.
Указу утвержденного НКВД Синода о молитвенном повиновении за богослужением государственной власти повиноваться он не стал. Хотя и знал, что церковные службы посещают иногда агенты ГПУ.
Как и всякая прочая церковная политика, никакого впечатления на Советы политика Сергия не произвела. В 1928-м, 29-м, 30-м годах закрытия и разрушения храмов, аресты и гонения - параллельно с раскулачиванием крестьянства - нарастали в невиданной до сих пор прогрессии. В 30-м посажены были все "катакомбщики". В 1931-м году взорвали храм Христа Спасителя.
Приостановила волну шумная антисоветская кампания в Европе. От Сергия потребовали новых унижений, и он пошел на них. Он раздал несколько интервью советским и иностранным газетам, в которых наличие религиозных гонений в СССР наотрез отрицал, а закрытия церквей объяснил распространением атеизма.
Волна репрессий после этого пошла на убыль, начал издаваться даже "Журнал Московской Патриархии". Но отец Иннокентий знал уже, что все это ненадолго. Бесовскую политику раскусил он давно: топтать и крушить Церковь, покуда слишком не забрызгается грязью крахмальная жилетка. Тогда отступить на шажок, за это потребовать очередных унижений, на Запад скорчить невинную физиономию, переждать немного и снова крушить.
Два-три года были сравнительно спокойными. Все вернулось на круги своя в 1934-м. Аресты и закрытия храмов стали нарастать теперь лавинообразно, и, по-видимому, уже ничто не могло остановить бесов. В 1935 Сергий распустил остатки Синода. Казавшийся еще недавно бредом пятилетний план "Союза воинствующих безбожников", по которому к 1937-му году в СССР не должно было остаться ни одной церкви и ни одного священника, был близок к полному выполнению.
До прошлого года отчасти щадили еще обновленцев. Последний год брали уже без разбора. 160 приходов числилось в их епархии до революции. Около 100 сергианских и с десяток обновленческих было еще три года тому назад. Теперь остался один - его.
Глава 12. ПЕРВОИЕРАРХ
Без малого год тому назад - на Преображение - скончалась его жена, с которой прожили они четверть века. Скончалась в бреду - какая-то странная лихорадка извела ее за три дня.
- Батюшка, береги детей, - бредила она, разметавшись на больничной койке. - Алеше запрети в семинарию. Не нужно этого теперь. А Настасию отпусти в Москву учиться. Кеша, родной мой, Кешенька, свидеться бы нам.
Господь не дал им детей. Но, оказалось, в мечтах все это время она растила их.
В районной больнице ничего не смогли поделать, да, кажется, и понять в болезни ее. Осень и зима, наступившие вслед за тем, как похоронил он ее, были жуткими.
Он женился на ней по окончании семинарии. Ему надо было жениться до получения прихода. Их познакомили родители священники, и все годы, что прожили они вместе, как-то недосуг было задумываться ему, какие чувства питает он к ней, разделившей с ним унылую в общем-то ношу сельского попа, есть ли между ними что-то большее, чем привычка обедать и ужинать вместе. И вот теперь оказалось, что все в этой жизни как-то не так уж и важно без нее, или, по крайней мере, не интересно ему; что после службы ему не хочется возвращаться домой, где нет ее; что сутками он не может думать ни о чем ином - только о ней.
В ту прошлую зиму он сошелся близко со старым священником - отцом Макарием - настоятелем Ризоположенского храма в селе Давыдково - в десяти километрах на востоке от Вельяминово. К тому времени уже не больше четверти из иереев в епархии их оставались еще на свободе. И каждую неделю круг продолжал сужаться - часто не было и возможности уследить за всеми арестами. Только этим - неотвратимостью скорой совместной гибели - да еще вдовостью и одиночеством обоих - можно было, наверное, объяснить сближение их в ту пору.
Во всем остальном были они полной противоположностью друг друга. И внешне: отец Макарий был маленького роста, суетлив, лысоват, с реденькой рыжей бородкой на тощем лице. И взглядами: старик был из породы монархического духовенства старинной закваски - знакомой отцу Иннокентию еще из детства породы мистиков-державников. Любил он выпить, а поскольку вдовствовал уже очень давно, дом его в Давыдково был грязен, запущен и голоден. Пользуясь всякой оказией, а иногда и пешком - с сучковатым посохом - приходил он под вечер в Вельяминово, стучал посохом о порог отца Иннокентия.
- Можно к вам на огонек, батюшка? - спрашивал так, словно случайно прогуливался мимо. - Не побеспокою ли?
Как будто возможно было отцу Иннокентию отправить его за десять верст обратно.
Помолясь над столом, опрокинув стопочку-другую, закусив, повздыхав о временах тяжких и о здоровье, раньше или позже неизбежно пускался он в раздражавшие отца Иннокентия рассуждения о неизбывно монархической душе России, о духовной сущности цареубийства, о планетарном жидовским заговоре против Православия и тому подобном.
- Ничего, ничего, - заводил он, бывало. - Самое страшное уже позади.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168