- Ты шутишь?
- Ничего похожего. Я серьезен, как никогда, и, если угодно, могу развить свою мысль. Я ведь, хотя и не писатель, но работенка у меня тоже пси-хо-логическая - совсем как у Порфирия Петровича. Так вот, скажу тебе, Верочка, откровенно, что разница, которая существует между работой с мужчиной и работой с женщиной в нашем деле, огромна. А заключается она в следующем, - он на секунду задумался. - Дело видишь ли в том, что любой не совершенно глупый мужчина к середине жизни сознательно, либо бессознательно выстраивает у себя в голове некую картину этого мира, некую цельную систему, более или менее законченное философское здание. И вот, когда это здание готово, система завершена, когда он окончательно поверил в нее, все значимые поступки его и весь образ мыслей происходить будут из этой системы. Поэтому основная задача у меня как у следователя в работе с мужчиной - расшатать его философское здание, найти в нем плохо сцементированные кирпичики и вышибить их - так чтобы все здание рухнуло. И вот когда это происходит, если это происходит, мужчина становится беспомощен и податлив, как воск. Он выдаст тебе все и вся. Иное дело с женщиной. У женщины расшатывать нечего. Женщина за редким исключением живет помимо какой бы то ни было системы взглядов. Женщин-философов ведь не бывает. Когда я в своем кабинете беседую с женщиной, мне представляется, что на месте этого самого здания насыпана, скажем, кучка песка. Ты меня понимаешь?.. Так вот романы Достоевского, по моему убеждению, рассчитаны на человека, либо строящего, либо перестраивающего свое философское здание. То есть - на мужчину; даже, по преимуществу - на молодого мужчину. И здание, которое они призваны построить - отнюдь не прогрессивное здание, уж поверь мне.
- С тобой, Алексей, не разберешь иногда, шутишь ты или всерьез, - подумав, пожала плечами Вера Андреевна. - Но во всяком случае, мне никогда не приходилось встречать такого самовлюбленного юношу, как ты.
- Смотри-ка, задело! - обрадовался Леонидов. - Ладно, ладно, не гоношись. Можешь считать, что шучу. К тому же, среди всех женщин, с которыми так или иначе приходилось мне общаться за свою недолгую - согласен - жизнь, ты редкое и драгоценное исключение. На тебя, разумеется, мои выводы никак не распространяются.
- Ну, а насчет своего здания, ты, конечно, уверен, что оно самое прочное?
- Вовсе нет. Потому-то я и не люблю Достоевского - он ставит меня в положение, в которое я привык ставить других.
- Это иногда полезно.
- Вероятно. Но мне это претит. Поэтому я предпочитаю Чехова - тот хотя бы ничему не пытается меня учить. Кстати о Чехове, Верочка, - он побарабанил пальцами по дыне. - Один совет. О своем депутатстве пока что особенно не распространяйся. Ладно? Знаешь, повсякому еще может обернуться.
- Я и не собиралась, - пожала она плечами. - Все это вообще странно как-то.
- Это уж так вышло, - развел он руками. - Скажу тебе по секрету, подвернулась ты тогда под горячую руку. Но не беспокойся - все это легко замнется, если нужно будет. Никто и не вспомнит. Как тебе вообще показались наши субботние посиделки?
- Суматошно немного.
- Зато с размахом, согласись. Какие были цыганочки, а? заведя глаза, поцеловал он кончики пальцев. - Разлюли-люли. А фейерверк? Нет, ну как тебе фейерверк?
Она не успела ответить ему. В это время открылась входная дверь, и в библиотеке появился первый послеобеденный посетитель. Им оказался невысокий лысоватый пожилой мужчина в потрепанном коричневом пиджачке.
Разглядев сидящего в кресле лейтенанта НКВД, он как-то рефлекторно застыл на секунду, взгляд его забегал по комнате, плечи ссутулились. Казалось, ему пришлось заставить себя подойти к прилавку.
- Здравствуйте. Мне вот сдать бы, - пробормотал он.
- Как ваша фамилия?
- Ти-и...
- Тимофеев - помню.
Мужчина кивнул и покосился на Леонидова.
Вера Андреевна нашла в картотеке нужную карточку и вставила вкладыш за обложку книги.
- Что-нибудь брать будете?
- Нет, - потряс он головой; но, помолчав несколько секунд, добавил вдруг, - буду.
- Что?
- "Антидюринг", - сказал он. - Фридриха Энгельса.
- Хорошо, - кивнула Вера Андреевна и, встав из-за стола, подошла к застекленным шкафам.
Выбрав том с "Антидюрингом", она оформила и вручила его мужчине.
- До свидания, - сказал он куда-то посередине между ней и Леонидовым.
- Всего хорошего.
С томиком в руке он исчез за дверью.
Алексей тем временем поднялся из кресла, прошелся по комнате, подошел к шкафу, который открывала Вера Андреевна, некоторое время постоял у него, потом подошел к столу, как бы в задумчивости облокотился о прилавок и заглянул за него.
- А, кстати, Верочка, в твоей картотеке сохраняются названия книг, которые брали читать?
- Нет, - покачала она головой, - То есть, пока что книга на руках, хранится, разумеется, вкладыш, а когда ее возвращают, вкладыш вставляется обратно в книгу.
- Да, да, - кивнул Алексей. - Я знаю.
- Зачем же спрашиваешь?
- Да так... Слушай, а ты не помнишь случайно такого Гвоздева?
Она не сразу ответила.
- Гвоздева? - переспросила она. - Фамилия как будто знакомая. Один из них, я думаю, - коснулась она пальцами картотеки.
- Один из них, без сомнения. Попробуй-ка вспомнить.
- Нет, так я ничего не вспомню, - покачала она головой. Если тебе действительно нужно, я могу посмотреть.
- Ну, посмотри, - кивнул он.
Привычными движениями пальцев, Вера Андреевна прошлась поверху плотного ряда карточек и вскоре вытащила нужную.
- Гвоздев, - прочитала она, - Федор Васильевич. 1888-го года рождения, 11 августа, беспартийный, образование среднее, бухгалтер столовой общепита No 1, - она развернула карточку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168