Я не стану с вами спорить на эту тему. Я только замечу вам от себя для начала, что, если и воссияет она из пепла в прежнем - каноническом, как любите вы выражаться, виде своем - лично я этому совсем не обрадуюсь.
- Ну, об этом могли б не упоминать, - заметил отец Иннокентий.
- Совсем не обрадуюсь, - повторил Евдоким, внимательно глядя на него, и, кажется, оставшись доволен уже тем, что не вовсе замолчал тот. - Хотя вам известно, вероятно, что от обновленчества в нашей епархии нынче и вовсе ничего не осталось. Канцелярию мою закрыли, так что, если милостью Божьей придет вам еще пора регистрироваться, приезжать не трудитесь.
- Зато вот сами вы в полном порядке, - раскурив, наконец, трубочку, сказал отец Иннокентий. - И даже неплохо выглядите.
- Спасибо за комплимент, батюшка, - кивнул он. - Только вам ведь не хуже моего известно, чего это стоит.
Священник смолчал.
- И я думаю, должны вы понимать - для того чтобы и дальше оставаться мне "в полном порядке", ничего худшего нынешних моих разъездов и придумать было нельзя. Можете, разумеется, мне не верить, но дело в том, что лично за себя я в последнее время вовсе уже не беспокоюсь. Со мной - что Бог даст, то и будет. Приехал же я, чтобы о возрождении веры с вами поговорить.
- За что ж такая честь, батюшка?
- За то, что слышал я о вас неоднократно, как о человеке образованном - это, во-первых. Во-вторых, безусловно, не только с вами. В третьих, мало уж с кем и осталось, сами знаете.
- Посеявший ветер, пожнет бурю, - произнес священник.
- Если это вы обо мне, отец Иннокентий, то - напрасно. Могли бы и заметить, что как пришел я к вам тогда, в двадцать втором, с дурачком из ВЦУ, как получил от вас от ворот поворот, так с тех пор ни разу на ваш приход не зарился. И ни на один другой не зарился. Хотя возможности-то были в свое время - уж поверьте - при архиве епархиальном сидючи. Много там, в архиве, бумажек интересных сыскать было можно. Это ведь сейчас чекистам все равно, за что сажать, а было время - лазили они за этими бумажками. Я же их по мере сил изымал да припрятывал потихоньку. И ни к кому ни разу с ними не ходил - ни с чьей свободой выбора не игрался. К Живой же Церкви, батюшка, примкнул я не из страха, как, скажем, Сергий ваш, и не из корысти - из корысти проще было б, согласитесь, в безбожники податься, а по убеждению - поэтому и не вышел из нее до конца, не каялся и нюни не распускал. А уж, если вспоминать, так временами очень бы выгодно было. Ваши-то каноники, когда в фаворе себя чувствовали, в средствах вовсе ведь не стеснялись. Ну, впрочем, чего теперь вспоминать - дело прошлое. Честное слово, батюшка, давайте-ка на часок позабудем мы об обидах поговорим серьезно. Вот, если правде в глаза смотреть, чего вы ждете, сидя здесь в одиночестве, на что уповаете? Да ведь только на то, что времена изменятся, на то, что пригодитесь вы еще этой власти, не то - следующей. На то, что вдруг вразумит Господь неразумных, кликнут вас сверху, народу прикажут смеяться над Церковью перестать и всем опять креститься. Вот тогда, как Феникс, и восстанете вы из пепла, пойдете опять просфорками, иконками целебными торговать, оружие освящать и людям головы морочить. Опять мошну набьете, щеки красные отъедите. И станете опять Церковью для темных, сирых да убогих. Но все дело в том, отец Иннокентий, что для людей, окончивших хотя восемь классов, останетесь навсегда, что бы ни было уже, опиумом для народа, жуликами и мракобесами.
- Это почему же так строго?
- Да потому что, батюшка, никогда уже по доброй воле образованный человек не пойдет в Церковь, где до сих пор кушают тело Христово, пьют святую водицу и верят в Ноев ковчег.
- Ах, вот оно что, - окунувшись в облачко дыма, покивал головой отец Иннокентий. - А вы, стало быть, предлагаете кушать в церквях витамины, пить "Боржоми" и верить в электрификацию. Вы, стало быть, Церковь для просвещенных и образованных намерены из пепла возрождать.
- Для всех, батюшка, для всех - в этом дело; и не новую, но подлинную - Христову Церковь, освобожденную от вековой коросты предрассудков. Зачем передергивать? Вы же не глупый человек - понимаете, о чем я говорю. Неужели не разглядели вы до сих пор, что не может Церковь в ХХ-м веке, не имеет права, если христианскую истину не хочет унизить, но понести дальше, семидневное творение мира проповедовать, исчислением ангельских чинов заниматься, муроточивым иконам кланяться. Не может истинная вера на лжи, скудоумии и обмане строиться. Тихон ваш все упрашивал большевиков о богословских школах - чтобы снова позволили ему розгами закон Божий детям втолковывать. Не позволили, слава Богу. А если б и позволили, лично я в нашей епархии никогда бы не позволил, не разрешил ни за что.
- Ну, это-то понятно, - недобро взглянул отец Иннокентий; и кажется, все же задело его за живое, потому что вдруг позабыл он подбирать слова. - Вы-то всю жизнь с большевиками в одной упряжке.
- Эх, отец Иннокентий. И когдае вы, наконец, ярлыки-то развешивать разучитесь. Чуть что не по-вашему, сразу большевики, безбожники, еретики во всем виноваты. Да причем же тут большевики, батюшка? Да оглядитесь же вы вокруг. Ну, скажите мне, кости от динозавров, черепа неандертальские большевики, по-вашему, археологам подбрасывают? Микробов под микроскопом большевики развели? Звезды, планеты, галактики большевики придумали? Так объясните мне, батюшка, почему вы Спасителя нашего непременно безграмотным людям проповедовать хотите? Почему для проповеди Христовой непременно дикари вам нужны - в Адамово ребро, в эдемские яблочки верующие? Почему Левенгук, Коперник, Дарвин будто кость в горле до сих пор вам стоят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168