Заканчивалось стихотворение возвратом к ключевой строчке:
- Страна любимая моя
Сверкает ярче всех кристаллин,
К социализму ввысь поднял
Ее родной товарищ Сталин.
Бубенко сделал энергичный жест кулаком и уселся на место.
- Браво! Отлично! - послышались с разных концов стола аплодисменты.
- Здорово! Молодец, Семен, - потянулся через стол пожать ему руку Лаврентий Митрофанович.
- Ну, что же, - заметил Алексей. - По крайней мере определенно можно сказать, чьим интересам это служит. А ты как думаешь, Верочка?
- Ничьим интересам это не служит, - сказала она негромко, покачав головой; но все услышали ее.
Стало тише и многие повернулись к ней. Харитон беспокойно заерзал на стуле и положил ладонь ей на руку. Она отодвинула руку.
- То есть как это? - поинтересовался Леонидов.
- Дурные стихи ничьим интересам не служат, - пояснила она, ни на кого не глядя. - Такого и слова в русском языке нету "кристаллина". Есть слово "кристалл", и сказать надо было: "ярче всех кристаллов". А вы, Семен, чтобы со Сталиным срифмовать, переврали. Извините. Но это ерунда, будто фальшивые стихи интересам трудящихся служить могут. Интересам трудящихся хорошие стихи служат - о чем бы ни писались.
Бубенко покраснел, как помидор, и глуповато улыбался. Жена его, сидевшая рядом с Надей, вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками.
За столом сделалось неестественно тихо.
- Ну, ну, ну, - с другого конца стола проговорил серьезного вида мужчина в штатском. -Зачем же вы так, Вера Андреевна? Не такие уж и плохие стихи. Может, конечно, не Маяковский, и "кристаллины", наверное, можно переделать. А, в общем, мне понравилось.
Это был Матвеев - второй секретарь райкома, курирующий в Зольском районе заодно и культуру.
- Да, да! - подхватило сразу несколько голосов. - Очень даже хорошие стихи.
Застолье тревожно и осуждающе загудело. Вера Андреевна вздохнула и взялась за чашку с чаем.
Кажется, очень немногие, и Паша в их числе, заметили в эту секунду взгляд, которым посмотрел на Веру Андреевну Степан Ибрагимович. Невозможно, почти неприлично - сколько в этом взгляде было неподдельного восхищения ею. Он длился, впрочем, ровно одну секунду.
"Что бы это значило?" - успел подумать Паша.
Но тут события приняли совсем другой оборот.
Осуждающий гул за столом нарастал, но в какое-то мгновение вдруг пошел на убыль и вскоре затих. Поглядев вокруг, Паша обнаружил, что все за столом смотрят в одну сторону - по направлению к входной двери.
Обернувшись туда вслед за всеми, Паша увидел, что дверь эта открыта, а на террасе, на полпути между дверью и главой стола, появилось новое лицо. Именно - незнакомая Паше пожилая женщина - седая, едва причесанная, с опухшим лицом и бегающими глазами. Самое удивительное было то, что женщина, которую, по-видимому, никто не знал, одета была в домашний байковый халат вишневого цвета - лоснящийся от старости и даже неаккуратно завязанный - так, что в разрезе виднелся лифчик.
- Харитоша, - в наступившей тишине расслышал Паша негромкий голос Тиграняна напротив, - а это не твоя ли maman?
Быстро взглянув на Харитона, Паша понял, что Григол не ошибся. Харитон был совершенно бледен, сидел не шевелясь, и во взгляде, которым, не отрываясь, следил он за старухой, застыли изумление и ужас.
В следующую секунду он уже поднимался из-за стола.
- Мама, - в тишине произнес он дрогнувшим голосом, но со второго слова сумел овладеть интонацией. - Ты как здесь оказалась? Ты что здесь делаешь?
Женщина не ответила ему и даже не посмотрела. Беспокойным взглядом из-под набухших век, она перебегала от одного гостя к другому. Степан Ибрагимович, развернувшись вполоборота, внимательно наблюдал за ней. Было невозможно тихо.
- Добрый вечер, - произнес, наконец, Степан Ибрагимович. Милости просим. Присаживайтесь, выпейте с нами чайку.
Как и на Харитона, женщина не обратила на него никакого внимания. В своем поочередном осмотре гостей она дошла, впрочем, и до него, скользнула взглядом, ничем, по-видимому, не выделив среди прочих.
Вдруг она запрокинула голову, протянула руку перед собой и заговорила.
- Вижу, - сказала она. - Вижу, как снята третья печать. Вижу! Вижу коня вороного и всадника, имеющего меру.
Она протянула вторую руку и теперь как бы указывала руками по обе стороны стола.
- Вижу! - продолжила она, все более возвышая голос и, очевидно, взвинчивая сама себя. - Саранча выходит из дыма, чтобы мучить людей. На головах ее венцы золотые и лица ее, как лица человеческие.
Стол потихоньку снова начинал гудеть. Харитон уже торопился к ней.
- Вижу! - наконец, закричала она. - Вижу дракона красного с семью головами! Вижу зверя, выходящего из бездны! Горе вам, люди, о, горе великое! Ибо настал день гнева Господня!
Харитон уже был рядом с ней.
- Успокойся, - сказал он ей. - Пойдем.
Он, по-видимому, знал, что нужно делать. Он взял ее за обе руки, легко опустил их и без особого усилия повел к выходу. Она все только пыталась оглянуться.
- Горе! - повторяла она уже тише. - Горе!
Но вдруг как будто впервые она заметила Харитона.
- Сын мой! - извернувшись, вцепилась она в него руками. Ты должен отречься от зверя. Покайся, пока не поздно! Сведи начертание его с чела своего! Я видела город с жемчужными воротами. Близок час уже нового Иерусалима! Покайся, сын мой! повисла она на груди его уже в дверях.
Вытолкнув ее за порог, Харитон обернулся - с лицом, которого никто не знал у него до сих пор.
- Простите, - сказал он Степану Ибрагимовичу. - Я не представляю, как она попала сюда. Я провожу ее. До свидания.
- Подождите, я с вами! - вдруг окликнула его Вера Андреевна и встала из-за стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168