Холода погнали меня из Рима, и я направился в Помпею, куда должен был приехать и художник Бреннекилле. Однако через несколько недель и в Помпее стало для меня слишком холодно. Я поехал в Неаполь, а оттуда «зайцем» на пароходе в Палермо, на остров Сицилию. Меня спрятал на своей койке кочегар, взяв за это всего полторы лиры. Среди ночи надо мною вдруг склонилось черное лицо, и в моем полусонном мозгу молнией промелькнули все страшные рассказы о разбойниках и грабителях. Но это оказался кочегар, он пришел спросить, как я себя чувствую.
— Спасибо, хорошо! Только я чертовски проголодался. Мои последние деньги ушли на уплату за этот морской переезд.
— Не могу же я за полторы лиры дать тебе еще и ужин, — сказал кочегар и ушел, безбожно ругаясь. Но вскоре он вернулся с отбивной котлетой из козлятины, жареной картошкой и полбутылкой вина. Это было угощение от кока.
В Палермо меня ждал почтовый перевод на небольшую сумму. Каждый переезд на новое место был связан с напряженным ожиданием — есть ли там уже перевод на мое имя? Письма я получал совсем редко. Единственными моими корреспондентами были фру Мольбек и Матильда.
Из Палермо я добрался, большей частью пешком, до Джирдженти, а оттуда до Сиракуз. Время от времени мне удавалось пристроиться к каравану и проехать часть дороги верхом на осле. По слухам, Сицилия в то время кишмя кишела разбойниками, которые терроризовали горожан, особенно зажиточных; на загородных дорогах они грабили проезжающих. На горных тропах мне несколько раз довелось повстречать молодцов, с виду способных на что угодно. Вынырнув неожиданно, они обнюхивали меня со всех сторон, но так как трудно было предположить, что я везу золото или бриллианты, меня отпускали. А вот на художника — француза, которого я встретил в одной деревушке, однажды, когда он сидел за мольбертом, напали разбойники и с досады, что не нашли у него ничего ценного, раздели его донага и забрали всю одежду, — назад в деревеньку ему пришлось бежать голым. Спасибо, что хоть картину оставили!
В конце концов разбойники все-таки напали и на меня — это случилось в ущелье между Джирдженти и развалинами храмов, — но я отделался страхом да парой шишек. Впрочем, негодяи вырвали клок из моего прекрасного пальто.
С пустым кошельком добрался я до Сиракуз, истратив по дороге весь свой маленький денежный запас. У меня осталась последняя лира на порцию макарон, и я завернул в харчевню. Против нее находился источник Аретуза; впереди — главная гавань, где происходили исторические морские битвы, решавшие судьбы Афин и великой Греции. Что-то странно волнующее было в мысли, что я сижу и ем макароны, купленные на последнюю лиру, в этом захиревшем провинциальном городишке, который две с половиной тысячи лет назад имел свыше полумиллиона жителей и считался центром мирового значения. Климат здесь оказался восхитительный, воздух — ласково-мягкий, — нигде еще мне не дышалось так легко. Вот бы остаться тут пожить, только бы...
В эту минуту подошел хозяин харчевни, он же и повар, поджаривавший какое-то кушанье, которое пахло необычайно вкусно. Он положил передо мной тетрадочку и сказал:
— Если синьору угодно жить и кушать у меня, то наверху есть комната, а в эту тетрадочку мы будем записывать все расходы, и за полный месяц вы получите десять процентов скидки.
Только южанин мог додуматься до такого! Скидка живущим в кредит! Я, конечно, сразу согласился, удивившись, бог весть в который уже раз, тому, как легко жить бедняку в этих краях.
Чудесно и беззаботно провел я целый месяц благодаря гениальной выдумке хозяина харчевни — давать своим клиентам премию за согласие жить у него в долг. С утра до вечера я бродил по окрестностям среди грандиозных развалин некогда оживленного города, осматривал обширные катакомбы, где скрывались когда-то от преследований тысячи людей, каменоломни, служившие в древности концентрационным лагерем, восхищался мощным амфитеатром, вырубленным прямо в скалах.
По развалинам постоянно бродили толпы туристов, большей частью англичане, говорившие только на своем языке. Я ежедневно имел возможность оказывать им помощь и услуги и вообще был для них чем-то вроде самозванного гида. Интересно было за ними наблюдать! Большинство туристов казались мне просто шутами гороховыми. Глядя на них, я знакомился с характерными чертами богатых людей.
Из Америки приезжали преимущественно пожилые замужние туристки, мужья отправляли их одних, — надо же знать что-нибудь о старой Европе, а самим им путешествовать было недосуг. Жены должны были разнюхивать и высматривать все, что только возможно, а вернувшись домой, рассказать мужьям; таким образом, и те, получив сведения из первых рук, могли при случае вставить словцо в светские разговоры. Раньше я и понятия не имел о такой наивной форме освоения европейской культуры. В то время книжный шкаф еще не считался у верхушек общества обязательным атрибутом домашней обстановки.
Теперь мы настолько ушли вперед, что жены стали знакомиться даже с литературными новинками — чаще всего по книгам из библиотеки «Кружка любителей чтения» или по крайней мере по аннотированным издательским каталогам; супруг же обходится пересказами жены и, значит, тоже может блеснуть в обществе начитанностью и знанием литературных новинок.
Вскоре я убедился, что и среди европейских туристов преобладают женщины. Обычно на шесть туристов приходилось пять женщин, и это немного спутало мои представления о женщине, как о существе, всецело зависящем от мужа. Я увидел, что женщины, принадлежавшие к зажиточному кругу, считались высшими существами, пользовались всеми благами жизни, предоставляя мужьям сидеть дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45