Ее доброе сердце не могло успокоиться.
— Удивительно, что я прожила столько лет и никогда по-настоящему не знала, как живут бедняки! — восклицала она. — А ведь они такие же люди, как мы... И вдобавок их большинство. Как хорошо, что мы познакомились!
— Он-то настоящий богач, мама! Погляди, сколько у него друзей! — сказала фрекен Матильда.
Да, они обе относились ко мне прекрасно; мне кажется, никогда и никто меня так не любил. В самом деле, я был бы богачом, имея таких друзей!
— Помни, Мартин, грундтвигианская церковь — это сила! — сказал мне однажды старик Фейльберг, когда мы сидели с ним за нашими выписками. — Всякая церковь сильна, если она опирается на народные массы! В приюте ты видел одного из паразитов церкви. Всякий организм, — даже такой, как церковь, — имеет своих паразитов. Шредер не знаток людей, и паразиты пользуются этим, чтобы обделывать свои делишки, прикрываясь его авторитетом. Он большой идеалист, но обстоятельства сделали его крупным организатором. Асков не просто школа, Мартин, — это целое учреждение, и там не могут считаться с каждым в отдельности.
В словах старого учителя-гуманиста была особая убедительность. От его доводов и объяснений словно пелена спадала с моих глаз. Я стал понимать, на чем основывались сила и влияние Людвига Шредера на нас, учащихся, на учителей и на весь округ. Сам он не мог увлечь нас как личность; слова его, влетев в одно ухо, вылетали из другого. Но идеями Шредера были пропитаны лекции и уроки других учителей и вся учебно-воспитательная система Аскова. От их влияния некуда было деваться. Грундтвигианство являлось действенной силой, а Людвиг Шредер был ближайшим учеником и лучшим истолкователем идей Грундтвига, ибо он прекрасно усвоил эти идеи. Благодаря Шредеру школа приобрела свой особый профиль — серьезный, основательный, но несколько косный. Старик Фейльберг был прав: можно любить или не любить Людвига Шредера, но нельзя его игнорировать! Он входил во все, царил везде и всюду, был главным действующим лицом, даже оставаясь за кулисами. У ;него был также особый дар подбирать учителей, которым он со спокойной уверенностью в своих силах предоставлял соперничать с собой в популярности среди учащихся.
В Аскове были отличные преподаватели — Лякур, Нуцхорн, Бегтруп, и тем не менее Асков — это был прежде всего Людвиг Шредер. Школу посещали влиятельные люди, чтобы послушать лекции Шредера. Часто приезжали именитые иностранные гости. Раза два в год Шредер устраивал «общие съезды» грундтвигианцев.
На такие съезды, часто издалека, прибывали старые ученики школы — теперь почтенные землевладельцы; среди них были люди с положением — председатели сельских общин, редакторы газет, члены областных управлений и даже члены ригсдага.
Все они относились к Людвигу Шредеру с уважением, прислушивались к его советам и вспоминали о том, как много он дал им в юные годы, когда они учились в Аскове. Неужели он был тогда менее скучен? Или он, подобно большим деревьям в лесу, казался тем значительнее, чем дальше люди отходили от него? Или, быть может, широкое движение, каким являлось грундтвигианство, отбрасывало и на него свой свет? Людям бывает нужен козел отпущения, бывает нужен и кумир.
Все эти соображения, впрочем, не усиливали в то время моих симпатий к Людвигу Шредеру — наоборот, он казался мне слишком властолюбивым. Но я научился рассматривать его самого, как и многое из того, что он проповедовал, лишь в общей связи фактов и событий.
Получив в конце концов место учителя, я пришел к нему проститься. Шредер сидел в своем кабинете, куда нам не полагалось входить. Он с удивлением взглянул на меня, потом сказал:
— Ну, поздравляю с должностью. Желаю вам всегда идти верным путем.
— Вашим путем или моим собственным? — спросил я, уязвленный его обращением на «вы».
Он нахмурил брови и, помолчав, ответил:
— Путем, указанным самим господом. Бьёрнсон говорит, что путь божий — это тот, которым идут добрые люди!
Он на минуту вперил взгляд в пространство перед собою, в раскинувшийся за окном сад... Не метнет ли он сейчас в меня одну из своих громовых стрел?.. Но директор протянул мне руку со словами: «Итак, счастливого пути», затем тут же склонился над своей работой.
Место для меня нашел Хольгер Бегтруп.
— Что скажешь насчет должности в Оденсе, бор-хольмец? — спросил он меня со своей неизменной улыбкой. — Это масляная кладовушка Дании. И там есть частная школа. Сам Колль не мог бы основать лучшей. У Педера Меллера тебе не придется прибегать к дубинке. Это грундтвигианская школа.
— Тот детский приют тоже был грундтвигианский, — возразил я.
— Какой же ты недоверчивый, борнхольмец! Но все-таки отправляйся туда, я ручаюсь за все.
Итак, я стал учителем частной школы в городке Оденсе. Директор ее, Педер Меллер, окончил учительскую семинарию и обладал необычайными педагогическими способностями. Школа была основана группой грундтвигианцев в знак протеста против казенных школ. Здесь были отменены все виды телесных наказаний, а также всякая зубрежка. Педер Меллер пользовался большим авторитетом и делал много добра; полторы сотни мальчиков и девочек очень его любили. Вскоре их привязанность распространилась и на меня.
Грундтвигианская «школа свободного воспитания» уже тогда воспринималась общественным мнением несколько иронически. В печати она изображалась — и с некоторым основанием — как своего рода свалка, куда попадали срезавшиеся на экзаменах ученики, а также всякие неудачники. Отчасти это было вызвано противоречиями, существовавшими в школе между высокими идеалами и более чем скромными материальными возможностями, отчасти же «свободой» учебной программы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45