Все это лишало школу возможности подобрать квалифицированных учителей и широко открывало двери недоучкам, у которых язык был хорошо подвешен. Однако в тех случаях, когда такая школа бывала хорошо организована и придерживалась линии Колля, в ней чувствовалось свежее веяние, и она могла обеспечить необходимые условия для развития личности. У меня были собственные идеи относительно воспитания и обучения,— идеи, которые были подсказаны моим детством и осуществление которых мне довелось впоследствии увидеть в Советском Союзе. «Школа свободного воспитания» в Оденсе, — как и везде, где она была хорошо поставлена,— держалась правильной линии; однако отдельные люди относились к ней недоверчиво, инстинктивно чувствуя, что принципы обучения в этой школе не соответствовали существовавшим в нашей стране порядкам.
Итак, я достиг первого этапа, мог уже зарабатывать себе на хлеб умственным трудом. Я освободился от проклятия, тяготеющего над миром бедняков, которые закабалены беспросветным физическим трудом, исключающим всякую работу мысли.
Этап, которого я достиг, казался мне решающим. И я не жалел, что мне пришлось для этого пройти не малый и не легкий путь.
Я занимался с детьми зоологией; мои собственные наблюдения над жизнью животных и птиц оживляли эти занятия. Ребята легко усваивали законы физики, когда я рассказывал им о том, как мне приходилось работать лопатой, заступом, мотыгой и ломом. С младшими классами я вел занятия по природоведению. Я вспоминал привольную жизнь на пастбищах, где научился многому из того, о чем теперь рассказывал детям. Сравнения напрашивались сами собой. Мне было
жаль ребят, прикованных к школьным скамьям, не знающих природы. Это чувство я испытывал все время, пока учительствовал; порой мне даже казалось, что я сам являюсь орудием пытки. Я прилагал все силы, чтобы дети не просто слушали мои уроки, но увлекались ими. Еще труднее мне было потом, когда лет пять-шесть спустя я стал преподавать в частном реальном училище Грегерсена в Копенгагене, где должен был готовить старших мальчиков к экзамену по родному языку. Этот предмет требовал от детей довольно серьезных занятий после того, как они уже отсидели шесть часов в школе; им приходилось готовиться дома и по другим предметам, и, таким образом, совсем не оставалось свободного времени. Чтобы хоть немного разгрузить их от домашней работы, я ввел в преподавание развлекательный момент: брал с собой в школу газету и вместе с ребятами расшифровывал замысловатые объявления, которыми обменивались молодые влюбленные. Это немного напоминало ученикам приемы следопытов и сыщиков, и они без труда запоминали грамматические правила.
С первого же дня работы в Оденсе мне стало ясно, что я взялся за дело, которое только со стороны представлялось простым, а в действительности оказалось весьма нелегким. Я не мог понять, куда девались усвоенные мной знания. Ведь я глотал их в Высшей школе большими порциями, часто просто давился, а теперь, когда пришло время применить их, они исчезли, ускользая иногда совсем бесследно, как мышь из лапок играющего котенка. Каждый вечер я работал до полуночи, чтобы подготовиться к завтрашним урокам. Но, несмотря на это, мне бывало трудно растолковать ребятам все как следует.
Директор школы смеялся, когда я жаловался ему на свои затруднения.
— Это все потому, что тебе хочется уверить детей, будто ты все знаешь, — говорил он. — Но они слишком умны. Ты поступай, как я,— прямо говори им: «Этого я не знаю», и записывай вопрос. А назавтра, глядишь, сумеешь и ответить, да и кто-нибудь из детей, пожалуй, поможет; и мы двигаемся дальше.
Такой метод потребовал от меня вначале большого мужества, но я был щедро вознагражден: это сблизило меня с детьми, и вскоре у нас установились товарищеские отношения; мы стали сообща прорабатывать разные вопросы, которые возникали на уроках. Родители многих детей следили за их занятиями, и случалось, что и они принимали непосредственное участие в таких обсуждениях, присылали с детьми в класс записки, в которых излагали свои взгляды.
Однако мне все казалось, что знания мои недостаточны. Не легче становилось и после бесед с другим нашим молодым учителем, Я. Е. Ланге, к которому меня водили коллеги, конечно для того, чтобы он обратил меня в приверженца Генри Джорджа К Это ему не удалось, но возвращался я от него всегда с тяжелым чувством, понимая, что этот молодой преподаватель-агроном знает больше, чем я. Он был всего несколькими годами старше, а высказывался с поразительным апломбом на самые различные темы.
Проблем возникало достаточно; сложные, запутанные вопросы застигали меня врасплох, и их трудно бывало тут же разрешить. Старый ученый X. Ф. Фейльберг сказал мне, когда я зашел к нему проститься перед отъездом из Аскова:
— Теория дело неплохое, но я — реалист и хочу вот что сказать тебе, молодому и неопытному: ребята прежде всего захотят испытать тебя. Энергично отвергни их первую попытку, в этом залог успеха.
Я не последовал его совету — и не прогадал. Руководитель и основатель школы Педер Меллер в первый же день сказал мне:
— Если сумеешь отвечать смехом на их лукавые выходки, все будет в порядке.
Я принял это к сведению и взялся за дело. Вместо классной дисциплины здесь существовали товарищеские взаимоотношения педагогов и учащихся, что в свою очередь укрепляло связь школы с родителями, и я стал постоянным гостем в домах многих моих учеников и учениц.
Но с одним мальчиком мне все-таки пришлось повозиться. Отец его был сержант, совсем чуждый кругу людей, близко стоявших к школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45