Конец пути
Повесть
Какое, должно быть, счастье смолоду видеть перед собой прямой и открытый жизненный путь, знать, что будущее зависит не от случайностей, а только от того, как ты сам возьмешься за дело.
С разных сторон делались попытки выдвинуть меня как живое доказательство того, что даже последний бедняк может при нашем общественном строе пробить себе дорогу Людям казалось, что мои жизненный путь сразу разостлался предо мной ровной скатертью В действительности я за все первые сорок лет своей жизни никогда не мог заранее наметить прямую, твердую линию трудовой деятельности Мне всегда приходилось иметь в запасе разные боковые тропы, в любую минуту быть готовым бросить начатое дело и взяться за первую попавшуюся работу; Слишком много значили в моей жизни случайные удачи; да, собственно говоря, все существование мое строилось на счастливых случайностях. Мать часто говаривала, что я просто чудом зацепился за жизнь и не отправился на тот свет. «Как это ты, право, выжил!» — не раз с неподдельным удивлением говорила она, когда я был еще подростком.
Счастливому случаю обязан я был и тем, что путь физического труда, на котором у меня то и дело подкашивались ноги, остался наконец позади и я обратился к... да к чему, собственно? Заниматься тем, чего мне больше всего хотелось, я тогда еще не смел. Но во всяком случае у меня теперь намечались какие-то возможности. А не свались я с забора прямо в сад Дома Высшей народной школы, где я встретился с людьми, которые поверили в меня и в мое «будущее», я, пожалуй, так и остался бы мастеровым. При существующем общественном устройстве ничто не помешало бы мне провести всю жизнь на строительных лесах или, если бы силы мои надорвались, стоять внизу у лебедки. Вот это было бы в порядке вещей, для этого не потребовалось бы вмешательство счастливого случая. Изо дня в день, с утра до вечера работать до отупения, до смертельной усталости, жениться и бедствовать в двух темных каморках с видом на сточную канаву, прижить детей с такою же, как и ты, изнуренной трудом, неряшливой женщиной и пререкаться с нею из-за каждого куска! А вдобавок, пожалуй, еще шляться по трактирам, приходить домой пьяным и колотить жену и ребятишек, терзаясь угрызениями совести из-за того, что пропил деньги, на которые должен был бы кормить семью. Вот примерно, что предстояло мне, вот от какой жалкой доли избавил меня счастливый случай. Конечно, я мог бы остаться при своем ремесле сапожника. Но и оно обеспечило бы мне столь же скудную долю, обрекло на такой же долгий и беспросветный рабочий день, не вносящий в жизнь ничего светлого, и вдобавок пришлось бы сидеть взаперти, в духоте. Все то же самое, впрочем с оттенком нищенской роскоши: на ногах кожаная обувь вместо деревянной!
Я избавился от этой доли. Счастье, за которое инстинктивно цепляются люди, не смея рассчитывать ни на какую иную силу, более разумную и справедливую, само отыскало меня. Пусть это было шальное счастье,— что ж, считаться с этим не приходилось, хоть и трудно было на него положиться: прямой дороги оно ведь не указывало, о каком-нибудь плане действий нечего было и думать.
Брат мой Георг в самых неожиданных и трудных обстоятельствах чувствовавший себя, как рыба в воде, сказал мне однажды, пораженный моими способностями: «Тебе бы на пастора учиться! Получил бы хороший приход с шикарной пасторской усадьбой!»
Мне мерещились более заманчивые перспективы, но все же однажды, в припадке легкомыслия, я обратился в американскую духовную семинарию, ученики которой во время летних каникул имели возможность заработать деньги, чтобы уплатить за учение и пансион. Там все-таки было хоть что-то похожее на науку! Но когда я заполнил опросный листок, — заполнил, пожалуй, чересчур добросовестно, — меня - сочли неподходящим. Учиться «на пастора» — легко сказать. Бедность и связанная с нею неустойчивость положения вызвали у Георга смелость суждений. Во мне же эти обстоятельства рождали только неуверенность в себе и смирение. Я до того растерялся, что начал дичиться людей, и общение с ними становилось для меня настоящей мукой. Если же я пытался подавить застенчивость, поведение мое казалось вызывающим.
В юности вообще трудно обрести внутреннее равновесие и осознать свое духовное «я». Мне же это было вдвойне трудно. Где, в сущности, мог я чувствовать себя дома} Позади у меня была пустота, вперед манила богатая содержанием жизнь умственного труда. Я болтался в пространстве между ними, в ничьей стране. Поездка в Асков сулила мне осуществление самых заветных желаний, и я готов был приложить для этого все силы. Я хотел учиться, трудиться, усваивать знания и для этого должен был работать, как лошадь. Курс был рассчитан на две зимы, и по окончании его я мог получить место учителя в какой-нибудь Высшей народной школе или в частной грундтвигианской школе для детей. Особого влечения к педагогической деятельности я не чувствовал, но должность учителя открывала доступ к книгам, к знанию. Меня не пугала даже перспектива стать «странствующим» учителем где-нибудь в Ютландии. Напротив, это давало пищу воображению. Я мечтал, как я сниму себе каморку у какого-нибудь крестьянина или рыбака, завалю ее книгами и буду коротать вечера за чтением; в зубах трубка с длинным чубуком, в голове легкий светлый туман от табака, от чтения и от шипения настольной керосиновой лампы. Больших требований я не предъявлял ни к жизни, ни к людям, да и к себе самому тоже! Я не принадлежал к буйной молодежи. Где-то в глубине души я затаил мечту стать настоящим человеком, который создаст что-то действительно ценное;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45