некоторые — учителями в частных школах, а отдельные люди, ничем особенным себя не проявившие,—редакторами га зет умеренного направления. Никто из учеников двух зимних выпусков, насколько я могу их припомнить, не внес сколько-нибудь значительного пополнения в ряды свободомыслящих или крупного вклада в науку. Но из Асковской школы вышло немало превосходных сельских хозяев. Идеи Грундтвига, порой выспренние и романтические, претворились на практике в горы масла, яиц и свинины для экспорта.
Вопрос об уплате за мой пансион и учение был улажен весьма деликатно, и я никогда не замечал, чтобы ко мне относились иначе, чем к богатым ученикам. Все это сделал Бродерсен, владелец каменоломни в Рэнне. Я же узнал об этом от Карен Хольм лишь много лет спустя после смерти Бродерсена. Родился он неподалеку от селения Стенлэсе, где я сейчас пишу эти строки, и всякий раз, проходя мимо крестьянского домика вблизи Сведструпа, я не могу не вспомянуть добром этого человека, мечтателя и дельца. На остров Борнхольм он приехал совсем нищий, молниеносно сделал карьеру и несколько лет сиял на нашем горизонте, но кончил жизнь в болезни и нищете. Бродерсен! Человек с живой, отзывчивой душой и маленькими горячими руками. Думая о нем, я как-то легче переносил свою бедность.
Быть бедным довольно тяжело, даже когда свыкаешься со своим положением. Много прекрасных слов говорится о свободе, но ничто в мире так не закабаляет человека, как бедность. Дьявольски трудно почувствовать себя свободным, если никак не можешь извернуться, чтобы приобрести самое необходимое и хотя бы внешне выглядеть не хуже других, или если задолжал кругом и приходится придумывать всяческие отговорки, чтобы как-нибудь выйти из затруднения. Вот мой брат Георг — тот не унывал. Невозможно было поколебать его веру в то, что он сам себе хозяин; он не считался ни с чем и на все смотрел глазами бродяги. Он брал что ему нужно где и как придется, хвастался, пускал пыль в глаза, делал долги и предоставлял другим расплачиваться. «Я ведь приношу некоторую пользу, — стало быть, должен как-то существовать! — говорил он. — Ты просто идиот, что записываешь свои долги; этак ты всю жизнь с ними не развяжешься. Брось записывать, забудь совсем; тогда и другие, может быть, о них забудут!»
Он называл меня мелочным и, пожалуй, не совсем без оснований. Но если бедность лишает человека свободы, то долги, по-моему, связывают его еще больше. Меня они невыносимо мучили. Уезжая в Асков, я взял в кредит костюм у портного Педерсена в Нексе. Я рассчитывал, что найду летом какой-нибудь заработок, который даст мне возможность и с долгом расплатиться, и будущую зиму встретить не с пустыми руками. Домой, в Нексе, я и показываться не хотел, пока не погашу этого долга: меня беспокоила мысль о том, что я могу встретиться там с моим кредитором. Георг, конечно, был прав, считая, что люди состоятельные мало заботятся о том, честно ли они разбогатели. Так что, может быть, и справедливо было не отдавать долга./. Но меня мало прельщала справедливость, которая учит красть!
Школа наша отрицала материалистическое понимание счастья, трактуя его идеалистически. Нам проповедовали: живи духовными интересами, и ты будешь чувствовать себя бесконечно богатым, каким бы бедняком ты ни был! Нам старались привить взгляд, что все великие исторические деяния и все поступки великих людей диктовались «служением идее». Миром управляет дух! Духовное начало является единственной реальной силой в жизни. Могущественный в то время Титген! то и дело фигурировал в речах нашего директора, а в качестве поучительного примера Шредер указывал на представителей низов общества — двух стариков крестьян, которые мирились с жизнью впроголодь, лишь бы не быть на иждивении государства!
— Да, вот это почтенные люди, примерные граждане, достойные подражания! Их деятельная жизнь способствовала обогащению общества! — говорил Шредер. — Но я вижу, что Мартин не согласен со мной. — И директор дружелюбно улыбался, чтобы смягчить свой выпад.
Титген — крупный датский промышленник и финансист.
Да, я недоумевал. Кто, собственно, выиграл оттого, что два труженика отказывали себе во всем на старости лет? Титген? Может быть, он тоже сделал общество богаче? А что такое общество? Сам Титген? Или эти два труженика? А может быть — я?
И мне приходилось не раз сравнивать собственную жизнь с тем, что в школе выдавалось за идеал. Я работал чуть ли не с той самой поры, как научился ползать, работал не из идеалистических побуждений, но по необходимости, — и никакой особой награды за это так и не получил. Как до конфирмации, так и в годы ученичества я только и слышал со всех сторон, что не отрабатываю ют кусок хлеба, который мне даю г; да и позднее жалования моего не хватало даже на то, чтобы прилично одеться! Редко представлялась возможность отложить что-нибудь на черный день, на случай безработицы. Если общество богатело от моей работы, то и у меня должны были накопляться излишки, которые пригодились бы мне в час нужды. Куда девались эти мои излишки! Лишь благодаря доброте постороннего человека оплачено мое пребывание в школе. И хотя я учился прилежно, ободряемый мыслью когда-нибудь принести обществу настоящую пользу, со стороны самого общества я не видел никакой помощи. Я еле перебивался, всячески изворачивался, чтобы расплатиться за стирку, керосин, топливо. На табак ничего не оставалось.
Поэтому я решил наняться летом батраком на большой хутор в Ютландии и подработать немного, чтобы расквитаться с портным в Нексе и отложить денег на будущий зимний семестр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45