ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
»
Еуджения, заметя его дурное настроение и узнав причину, сказала ему с язвительной усмешкой:
— Вы настолько влюблены в Вирджинию, наверное, во всем селе только вы один и не знаете, что унтер ухаживает за ней, и давно, еще до вас...
Всю ночь провел он в раздумьях, не смыкая глаз, пытаясь привести в ясность душу. В ужасе говорил он себе, что, если любил ее и если правда то, что думает дочь письмоводителя, а возможно, и другие, тогда, значит, все эти месяцы он благодушествовал во лжи, осквернял и свои сокровенные мечты... Так, может быть, и мечты-то его не искренни, или в них столько же искренности, сколько и в мечтах учительницы, у которой они прекрасно уживаются с дружелюбием к венгру?.. Ему казалось, что его боль вызвана ревностью, как и в истории с Розой Ланг, когда он пришел к мысли, что рухнул весь свет... Но разве это любовь, если у него не являлось желание хотя бы обнять ее?.. Или, может, в том-то и была его ошибка? Он ей говорил о чаяниях народа, а она ждала любви... Ну конечно!.. И он вдруг ясно увидел, до чего был несообразителен. Он ее не любил, а она его любила. И от того, что он уносился в облака, она обрела венгра на земле.
Он успокоился на другой же день. Встретился с Вирджинией Герман и покраснел, как виноватый. Хотел сказать ей какую-нибудь любезность и не нашелся, как будто оборвал нить, связывавшую их. Она была ему чужой, и он даже не сожалел об этом. «Вот доказательство, что я не любил ее и не лгал самому себе!» — удовлетворенно подумал он.
Потом вихрь жизни грубо вырвал и его из мира вымыслов и швырнул в самую гущу реальных событий. Однажды утром, придя в канцелярию, он увидел там целое толпище разъяренных мужиков, они обступили кучку крестьян-саксонцев из села Пэуниша и ругали их почем зря... На улице стояло стадо раскормленных быков, точно в ожидании приговора... Примарь в кратких словах рассказал ему, что произошло. Крестьяне Лушки воюют с саксонцами из Пэуниша из-за выгона. Вот уж пятьдесят лет они судятся и все никак не придут к согласию. Этой весной пэунишане добились судебного решения в свою пользу, но лушкинские обжаловали его, потому что они пользуются выгоном с незапамятных времен... Теперь вот саксонцы завели быков на спорный выгон, пото-му-де, что он их. Лушкинские мужики пригнали все стадо в село и хотят оштрафовать саксонцев за то, что они зашли на их владения... Титу, когда его спросили, заявил, что правы — румыны, и в результате после отчаянной двухчасовой перебранки саксонцы ушли, ругаясь и грозясь, а лушкинские улюлюкали им вслед и кричали, бия себя в грудь, что не отпустят быков... Однако через четверть часа саксонцы вернулись вместе с жандармским унтером. И тут снова завязался спор еще на два часа, потому что венгр признавал правыми саксонцев. Под конец Титу, раздосадованный тем, что именно унтер возражает ему, язвительно сказал:
— Я не понимаю, почему вы вмешиваетесь в это? Вы не имеете права разбирать такие дела!
— То есть как это? — вскинулся рассвирепевший жандарм.
— Не имеете права и это не в вашей компетенции ! — холодно повторил Титу.
— Я обязан охранять порядок, сударь! — вскричал унтер. — А вы обязаны соблюдать порядок, иначе и доложу куда следует, чтобы вам указали ваше место!
Вскоре саксонцы ушли, уведя своих быков, что вы-звалo в Лушке целую бучу. А через несколько дней и иримарию пришло известие, что на выгоне кто-то застрелил у саксонцев быка. Той же ночью унтер еделал тщательный обыск у мужиков, которые были noшумливее, — все искал оружие. Так и не найдя ничего, он озверел, отдубасил первых попавшихся крестьян и потом арестовал Василе Лупу. Это был здоро-венный и бедовый мужик, живший на самом краю села со стороны Пэуниша, и, когда вышла катавасия, его как раз не было дома. После обычных допросов с избиением унтер отправил его под конвоем в Би-стрицу в прокуратуру... Потом началась погоня за уликами. В одну из пустовавших комнат канцелярии поочередно тягали заподозренных. Титу видел, как они заходили туда, слышал рявканье унтера, а потом звуки увесистых ударов и сдавленные крики... На третий день он не выдержал и ворвался туда.
— Вы творите тут возмутительные вещи! За что вы истязаете людей?
— Какое ваше дело? — с пренебрежительной гримасой спросил унтер.
— Я не могу стерпеть несправедливости! — вскричал Титу. — Я еще в жизни не видел такой тупой жестокости...
— Вот как?.. Теперь понятно, почему взбудоражились крестьяне! — вдруг осенило жандарма. — Теперь я знаю, откуда идет подстрекательство... Прекрасно. Так и запишем. Но я здесь при исполнении служебных обязанностей, поэтому прошу сию же минуту оставить помещение!
Спустя неделю в Лушку прибыл жандармский лейтенант, вызванный сюда рапортом унтера, что в коммуне вспыхнул бунт, каковой может принять угрожающие размеры. Офицер приехал в восемь утра, а в девять к Титу нагрянул жандарм, предложив ему немедля явиться в казарму.
— Это вы занимаетесь агитацией? — в упор спросил лейтенант.
Титу впервые слышал обвинение, от которого в Трансильвании пострадало столько людей. Он сразу почувствовал себя гордым и сильным. Сколько уж он мечтает пойти на жертвы ради идеи, владевшей им!
Теперь самое время... Он насмешливо улыбнулся и не ответил.
— Прошу отвечать! — Лейтенант побагровел и вскочил.—Что это за пренебрежение?
— Какое пренебрежение? — спокойно спросил Титу.
— Вы обязаны отвечать на мои вопросы, иначе...
— Что иначе? — переспросил Титу все с той же невозмутимой усмешкой.
— Я отдам вас под суд, понимаете? В тюрьму упеку!.. Я вам не позволю смеяться, когда с вами говорят, и глумиться надо мной! Не позволю! — гаркнул лейтенант, его даже в пот бросило от злости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Еуджения, заметя его дурное настроение и узнав причину, сказала ему с язвительной усмешкой:
— Вы настолько влюблены в Вирджинию, наверное, во всем селе только вы один и не знаете, что унтер ухаживает за ней, и давно, еще до вас...
Всю ночь провел он в раздумьях, не смыкая глаз, пытаясь привести в ясность душу. В ужасе говорил он себе, что, если любил ее и если правда то, что думает дочь письмоводителя, а возможно, и другие, тогда, значит, все эти месяцы он благодушествовал во лжи, осквернял и свои сокровенные мечты... Так, может быть, и мечты-то его не искренни, или в них столько же искренности, сколько и в мечтах учительницы, у которой они прекрасно уживаются с дружелюбием к венгру?.. Ему казалось, что его боль вызвана ревностью, как и в истории с Розой Ланг, когда он пришел к мысли, что рухнул весь свет... Но разве это любовь, если у него не являлось желание хотя бы обнять ее?.. Или, может, в том-то и была его ошибка? Он ей говорил о чаяниях народа, а она ждала любви... Ну конечно!.. И он вдруг ясно увидел, до чего был несообразителен. Он ее не любил, а она его любила. И от того, что он уносился в облака, она обрела венгра на земле.
Он успокоился на другой же день. Встретился с Вирджинией Герман и покраснел, как виноватый. Хотел сказать ей какую-нибудь любезность и не нашелся, как будто оборвал нить, связывавшую их. Она была ему чужой, и он даже не сожалел об этом. «Вот доказательство, что я не любил ее и не лгал самому себе!» — удовлетворенно подумал он.
Потом вихрь жизни грубо вырвал и его из мира вымыслов и швырнул в самую гущу реальных событий. Однажды утром, придя в канцелярию, он увидел там целое толпище разъяренных мужиков, они обступили кучку крестьян-саксонцев из села Пэуниша и ругали их почем зря... На улице стояло стадо раскормленных быков, точно в ожидании приговора... Примарь в кратких словах рассказал ему, что произошло. Крестьяне Лушки воюют с саксонцами из Пэуниша из-за выгона. Вот уж пятьдесят лет они судятся и все никак не придут к согласию. Этой весной пэунишане добились судебного решения в свою пользу, но лушкинские обжаловали его, потому что они пользуются выгоном с незапамятных времен... Теперь вот саксонцы завели быков на спорный выгон, пото-му-де, что он их. Лушкинские мужики пригнали все стадо в село и хотят оштрафовать саксонцев за то, что они зашли на их владения... Титу, когда его спросили, заявил, что правы — румыны, и в результате после отчаянной двухчасовой перебранки саксонцы ушли, ругаясь и грозясь, а лушкинские улюлюкали им вслед и кричали, бия себя в грудь, что не отпустят быков... Однако через четверть часа саксонцы вернулись вместе с жандармским унтером. И тут снова завязался спор еще на два часа, потому что венгр признавал правыми саксонцев. Под конец Титу, раздосадованный тем, что именно унтер возражает ему, язвительно сказал:
— Я не понимаю, почему вы вмешиваетесь в это? Вы не имеете права разбирать такие дела!
— То есть как это? — вскинулся рассвирепевший жандарм.
— Не имеете права и это не в вашей компетенции ! — холодно повторил Титу.
— Я обязан охранять порядок, сударь! — вскричал унтер. — А вы обязаны соблюдать порядок, иначе и доложу куда следует, чтобы вам указали ваше место!
Вскоре саксонцы ушли, уведя своих быков, что вы-звалo в Лушке целую бучу. А через несколько дней и иримарию пришло известие, что на выгоне кто-то застрелил у саксонцев быка. Той же ночью унтер еделал тщательный обыск у мужиков, которые были noшумливее, — все искал оружие. Так и не найдя ничего, он озверел, отдубасил первых попавшихся крестьян и потом арестовал Василе Лупу. Это был здоро-венный и бедовый мужик, живший на самом краю села со стороны Пэуниша, и, когда вышла катавасия, его как раз не было дома. После обычных допросов с избиением унтер отправил его под конвоем в Би-стрицу в прокуратуру... Потом началась погоня за уликами. В одну из пустовавших комнат канцелярии поочередно тягали заподозренных. Титу видел, как они заходили туда, слышал рявканье унтера, а потом звуки увесистых ударов и сдавленные крики... На третий день он не выдержал и ворвался туда.
— Вы творите тут возмутительные вещи! За что вы истязаете людей?
— Какое ваше дело? — с пренебрежительной гримасой спросил унтер.
— Я не могу стерпеть несправедливости! — вскричал Титу. — Я еще в жизни не видел такой тупой жестокости...
— Вот как?.. Теперь понятно, почему взбудоражились крестьяне! — вдруг осенило жандарма. — Теперь я знаю, откуда идет подстрекательство... Прекрасно. Так и запишем. Но я здесь при исполнении служебных обязанностей, поэтому прошу сию же минуту оставить помещение!
Спустя неделю в Лушку прибыл жандармский лейтенант, вызванный сюда рапортом унтера, что в коммуне вспыхнул бунт, каковой может принять угрожающие размеры. Офицер приехал в восемь утра, а в девять к Титу нагрянул жандарм, предложив ему немедля явиться в казарму.
— Это вы занимаетесь агитацией? — в упор спросил лейтенант.
Титу впервые слышал обвинение, от которого в Трансильвании пострадало столько людей. Он сразу почувствовал себя гордым и сильным. Сколько уж он мечтает пойти на жертвы ради идеи, владевшей им!
Теперь самое время... Он насмешливо улыбнулся и не ответил.
— Прошу отвечать! — Лейтенант побагровел и вскочил.—Что это за пренебрежение?
— Какое пренебрежение? — спокойно спросил Титу.
— Вы обязаны отвечать на мои вопросы, иначе...
— Что иначе? — переспросил Титу все с той же невозмутимой усмешкой.
— Я отдам вас под суд, понимаете? В тюрьму упеку!.. Я вам не позволю смеяться, когда с вами говорят, и глумиться надо мной! Не позволю! — гаркнул лейтенант, его даже в пот бросило от злости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156