Священник Белчуг обрадовался, когда пришли Хердели.
— Ох, как хорошо, что вас бог привел! — вздохнул он и улыбнулся, прикладывая руку к сердцу. — Сколько волнений... Ох, только бы все сошло гладко! Он попросил г-жу Херделю и Гиги пойти оглядеть убранство церкви, а затем побывать в школе, проверить, все ли сделано, как нужно, к банкету для господ. Кушанья готовились в пивных «Рахова» и «Гривица», но женский глаз все же зорче, чем у самого искусного ресторатора. Херделя должен был остаться с Белчу-гом встречать гостей.
Епископ приехал в десять часов в закрытой карете, запряженной четверкой лошадей; ее окружали верховые, — то были припасовские парни, которых Белчуг выслал к мосту через Сомеш встречать его. За каретой следовали шесть экипажей со свитой епископа, состоявшей из высоких духовных лиц.
Два молодых священника бросились помогать ему выйти из кареты. Когда епископ ступил на подножку, карета накренилась и чуть не опрокинулась. Он был старый и очень тучный, но добродушного вида, — голубые, детски ясные глаза, белоснежная борода, сливающаяся с длинными прядями волос и желтоватыми усами. Щеки у него порозовели, он тяжело дышал.
— Очень жарко, — проговорил он, стараясь всем улыбнуться и поднимая персты для благословения столпившихся, обнажавших головы.
На его высоком лбу, переходившем в блестевшее лысиной темя, выступили капельки пота. Он почувствовал приступ чихоты и сразу укрыл голову. Его больше всего страшила простуда, и потому он оберегался от сквозняков и холода.
Белчуг локтями проложил себе дорогу сквозь толпу, смущенно шепча: «Позвольте пройти», — и с великим трудом пробрался к епископу. Тут он кашлянул, чтобы прогнать волнение, и потом произнес приветственное слово, которое разучивал перед зеркалом, и все-таки несколько раз сбился, но это как бы придало еще больше торжественности моменту.
— Хорошо... хорошо, — скучающе пропыхтел епископ.— Прекрасно... Мне весьма отрадно рвение вашего преподобия... Священник... божий пастырь... Да... Так... Но прежде чем приступить к программе, я бы желал немного отдохнуть... Хотя бы минут десять... Меня утомила поездка... И потом, я так плохо спал эту ночь в Армадии...
Протопоп из Армадии, у которого ночевал епископ, приготовил ему царское ложе; при этих словах он побледнел, но притворился, что не слышит.
Архиерей пошел с Белчугом к нему домой, попросил воды, потом сел в кресло и с четверть часа просидел, не двигаясь, закрыв утомленные глаза, по временам только беззвучно шевелил губами. Белчуг стоял подле него в почтительном молчании. Народ тем временем направился в церковь.
Пятьдесят два священника с епископом во главе совершали службу. Парчовое облачение разливало сияние по церкви. Волны ладана поднимались к сводам и как бы нисходили в охваченные благоговением души. Глубокая таинственность, захватывающая и приятная, волновала сердца и мысли всех.
С той минуты, когда епископ переступил порог церкви, он преобразился, как по волшебству. Глаза у него стали большими и лучились подкупающей ласковостью, на лице блуждала добрая, кроткая и благостная улыбка, от которой чуть вздрагивала серебристая борода. Усталый голос звучал покойно и мягко, проникал в самые сердца, объемля их и вознося в иной мир. И даже капли пота на лбу казались алмазным венчиком или нимбом.
Наконец он поднялся на узкий амвон, медленно ступая по спиральным ступеням, тяжело дыша, так что слышно было и на хорах. Обвел глазами церковь, как бы лаская взором новые иконы, расписанный звездами свод, с которого свисало паникадило с десятью зажженными свечами, подобное огромному факелу, позолоченный алтарь, беловатый ладанный дым, вьющийся над головами людей — они стояли в безмолвии, с красными, потными лицами, устремив на амвон широко раскрытые глаза, теснясь вперемежку — господа в темном платье, крестьяне в белоснежных рубахах, крестьянки в пестрых юбках... Потом он стал говорить, как подобает старцу, утомленному долгой жизнью и провидящему высшую радость,— неторопливо, тихо, безыскусственно, без витиеватостей и жестикуляции,—о боге, о людях, о румынах, о школе и вере, о Белчуге, заключил свое слово простым благословением, словно бы окропляя животворной благодатью. В жадном молчании ловили его речь, всем сердцем впивали, как исцеляющий бальзам...
Госпожа Херделя, которая вначале с неодобрением отнеслась к епископу, найдя его слишком тучным, слишком светским, почему и не стала лезть в толпу, целовать ему руку, хотя считается, что это приносит счастье, теперь, сидя на скамье между Гиги и г-жой Филипою, смягчилась и почувствовала прилив симпатии к этому старцу, так преобразившемуся, точно он узрел бога. Когда окончилась проповедь, она покаянно шепнула г-же Филипою:
— Таким вот я представляю себе апостолов! Перед людьми они с человеческими слабостями, а перед богом — святые, исполненные благодати святого духа...
- Да, да,— поддакнула г-жа Филипою, испуганно обернувшись, она не расслышала, что та сказала, потому что все время, пока говорил епископ, с грустью размышляла о своей Эльвире, к которой все еще никто не сватался.
Сразу же после окончания службы епископ попросил подать карету - он хотел непременно попасть к вечеру домой, в свою постель, отдохнуть с дороги.
Белчуг еле упросил его наскоро откушать и выпить стакан вина за благое будущее припасского прихода. Вместе с епископом укатили и важные персоны, приезжавшие только затем, чтобы показать, что они не уклоняются от участия в национальных и религиозных церемониях.
Прочие гости облегченно вздохнули, избавясь от стеснительного присутствия владыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156