Года два он отлеживался, совсем охромел. Хворь пожрала его достаток. У него остались домик да сад, тут он и прибился к молодой вдове Параскиве, которая больше польстилась на его дом, рассчитывая, что он не заживется. Но Думитру и не думал помирать, так вот двадцать два года поскрипывал себе помаленьку, и Параскива успела за то время свыкнуться с его немощами. До недавних пор жили они все же в ладу, но несколько месяцев тому назад Думитру взял да продал Авруму свой дом и сад без ведома Па-раскивы. Хоть он и отдал ей сотню злотых серебром, та не удовольствовалась ими. Она была убеждена, что он получил гораздо больше и припрятал денежки или дал кому-нибудь на сохранение. Зная, что Думитру долго не протянет, Параскива не могла смириться с тем, что деньги попадут в чужие руки, а она, столько лет ходившая за ним, останется ни с чем. Аврум тоже не хотел сказать ей толком, сколько он дал, поэтому Параскива взялась донимать старика сперва руганью, потом колотушками, а в этот день прогнала его со двора и не велела показываться на глаза.
Старик рассказал, как дело было, но нисколько не ругал Параскиву, даже сокрушался, что пришлось уйти от нее и помирать, видно, доведется в чужом доме.
— Не тужи, ты уж довольно пожил, — сказала ему Зенобия в утешение.
Ион, хоть и сердит был весь день после того, как побил Ану, ничего не сказал, иногда только злобно косился на лишнего едока, навязавшегося на его шею. Он, правда, надеялся, что Думитру не нынче-завтра вернется домой, старик, как известно было, жить не мог без Параскивы, одну ее и любил по-настоящему, потому она и вертела им, как хотела. Впрочем, земельные заботы так съедали Иона, что все остальное было ему трын-трава. Он злился, когда видел Ану, которая готовила ужин у печки с расторопностью, какую позволял ей остро выпиравший живот, и все больше склонялся к мысли, что они с Василе Бачу сговорились облапошить его.
Так он промаялся несколько дней, не зная, как быть. Потом ему вдруг вспомнился Хер деля, и он обрадовался, словно уже нашел выход. Лицо учителя, сиявшее надеждой, все время стояло перед его глазами. Ион сразу пошел к нему, отыскал его в школе и вызвал на улицу. Херделя был рассержен и стал выговаривать ему: и неблагодарный-то он, и из-за его преступной беспечности он вот теперь рискует и службой и репутацией. Июн нетерпеливо выслушал его, как и в предыдущий раз, когда учитель пытался посоветоваться с ним. Что ему до чужих забот? Его только свое горе грызло и крушило, и, задобрив Херделю посудами, Ион начал ныть, как несмышленый ребенок, назойливо упрашивая:
— Научите меня, крестный, а то я до смертоубийства дойду и в тюрьму попаду или сам в петлю полезу!
Он засматривал учителю в глаза, жадно ловя ответ, из которого ему запало в голову только одно: «Будь спокоен, крестник, что он тебе обещал, то и должен дать... В воскресенье приходи ко мне с Аной... Я позову Василе, и вы с ним столкуетесь, будь спокоен!»
Дни до воскресенья пролетели незаметно. Надежда внушала ему одни радужные мысли. Он снова чув-стзовал себя хозяином земель, и ему не терпелось поскорее приняться за работу на своих владениях.
Херделя, будучи поборником полюбовных сделок, где каждая сторона умеряет свои требования к обоюдному удовольствию, сразу посоветовал Василе Бачу отдать теперь половину земли, записав ее на Иона, а другую половину завещать по духовной. Однако его совет вызвал неудовольствие обоих. Все надежды Иона рухнули, когда он услышал слова учителя. Если дело идет к тому, чтобы он сам отступился от своих прав, тогда на что ему советы крестного? Ему не советы нужны, а земля, вся земля Бачу... Тут его взяло зло на Херделю,— значит, вместо того чтобы помочь, он хочет обмануть его... Василе, хитро поблескивая глазами, политично сказал, что он от своих слов не отказывается и охотно дает пять участков, на выбор. В душе он тоже был уверен, что учитель в сговоре с Ионом задумали обобрать его... Противники не смели спорить с учителем, они лишь перебросились ругательствами, а потом, забыв всякое приличие, сцепились и стали свирепо тузить друг друга, хрюкая, точно дикие кабаны, попавшие в западню... Херделя и Титу еле вытолкали их из комнаты, г-жа Херделя, крайне возмущенная тем, что бесстыдники подрались у нее в доме, яростно бранила их, а Гиги испуганно кричала. Ана в оцепенении сидела на стуле за дверью, г-жа Херделя и ее отругала как следует и прогнала.
Василе и Ион потрепали друг друга на галерее, по-обменялись тычками, пока добирались до ворот, а на улице разнялись, обдернули помятые рубахи, перебраниваясь поспокойнее. Но когда они уже тронулись в село, в дверях учительского дома показалась Ана, помертвелая от стыда и от страха, точно вещий призрак самого злосчастья. Завидев ее, оба опять пришли в бешенство, кулаки загрозили в воздухе, огненные взгляды скрещивались, как сабли. Поравнявшись со своим домом, Ион зашел во двор, исступленно крича; между губ у него выступила пена, прилипавшая то к нижней, то к верхней губе.
— Разделывайся сам со своей чадушкой, старый разбойник!
Ана двинулась было за ним, но Ион бросился, как ястреб, и хрипло заревел, сверкая глазами и выхватив из кимира ножик:
— Убирайся, рвань, убирайся отсюда, не то живо на тот свет спроважу! И не попадайся на моем двсре, а то зарежу!.. Воровка!.. Воры вы и разбойники, еще измываться надо мной вздумали!
Ана хотела взмолиться, но его взгляд навел на нее ужас, она видела, что Ион и вправду готов убить ее. Она с минуту постояла в нерешительности, потом пошла за отцом, а тот через каждые два шага останавливался, обертывался, бросал зятю бранное слово, потом трогался и снова останавливался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156