С той минуты, когда смутное желание уехать обратилось в страсть, ему стало легче дышать, как будто все уродливые мелочи жизни скрылись. Мечты, которые еще вчера кипели в нем, искали выхода, чтобы вырваться наружу, преобразить действительность, покорить всех, привести их в такой же жар и трепет, — теперь присмирели, затаясь в самом укромном уголке его души, словно укрощенные всесильными чарами. В часы задумчивости он ласкал и лелеял их, заботливо оберегал от непосвященного глаза. И так они были ему еще дороже и милее, казались неоценимым кладом.
Как-то раз Кэлдэрару, видя, что он замкнут и угрюм, полюбопытствовал, что с ним такое. Титу напрямик сказал ему:
— Ну что ты понимаешь? Каков твой идеал? Ты женат, письмоводитель, чего тебе еще нужно? Детей? Еще заведешь, не велико дело. А дальше? Твой идеал, милый мой, расположить к себе господина солгабира. Потому ты не пропускаешь ни одной субботы, чтобы не послать ему подарка, потому ты и фамилию свою подписываешь на венгерский манер, и жену заставляешь учить венгерский, да и беднягу отца скоро заставишь, с тебя хватит...
— Позволь, позволь, — разобиделся тот. — Я человек порядочный...
— А что ты сердишься?.. Разве я не об этом говорю? Именно потому, что ты слишком порядочный, ты и делаешь так. И, возможно, правильно делаешь... Но если я не умею быть таким, как ты и тысячи подобных тебе? Не умею, милый мой, и не могу... И сам видишь, незачем мне здесь оставаться, ни здесь, и нигде в этой стране, я должен повидать свет.
После таких разговоров Кэлдэрару раскаялся, что связался с сумасбродом, который не умеет ценить его. Он и рад бы придраться к чему-то, чтобы отделаться от него, но Титу работал за семерых и вез на себе всю канцелярию, поэтому нелегко было найти ему замену.
Перед весной Титу получил письмо от Лауры, переполнившее его радостью. Она писала, что летом в Сынджеорз непременно приедут родные Джеордже из Румынии. Тут он почувствовал, насколько близок к счастью, и уже готов был простереть руки и принять его в объятья.
5
Со дня свадьбы Джеордже Булбука глубокое отвращение ко всему окружающему прочно поселилось в душе Аны. Дни казались ей бесконечными, мутными, подобными омуту, который чудился ей тогда и затягивал ее, а теперь, точно искушение, так и преследовал своим удушливым смрадом. Ана все время чувствовала, что ей чего-то не хватает, и желала одного покоя. Она то и дело потерянно останавливалась, безжизненно опустив руки, с отсутствующим взглядом, ничего не видя и не слыша. Зенобия, застигая ее в такие минуты, бранилась; мол, она походя спит, от лени мохом обросла.
Никакой отрады она не находила в жизни. Мальчик начинал гулить и все больше походил на Иона. Питая к мужу один только ужас, Ана даже избегала взгляда ребенка, из боязни, что на нее глянут точно такие глаза, какие в ночь свадьбы жгучими стрелами впивались в другую женщину. К тому же Петришор был злобивым, закатывался плачем до синевы, а когда она давала ему грудь, он прикусывал сосок, словно мстя матери за то, что она замешкалась. Баюкая и кормя его, Ана не раз думала: «Только Ион тут причиной...»
Она чувствовала, что сердце ее выпотрошено и пусто, как кошелек, брошенный на край дороги безучастным прохожим. Мало-помалу и ум ее угасал, как будто все его закоулки были опустошены, чтобы там царили два образа, не утратившие своей отчетливости; громадные, гнетущие, они блуждали перед ней, муча ее, заставляя и душу сжиться с ними и даже привязаться к ним,— то были Аврум и Думитру. И оба всегда являлись ей такими, какими она видела их в последний раз: корчмарь — с петлей на шее, со слипшимися прядями волос, с подогнутыми ногами, лежащим под лестницей в сарае, а старик — с раскрытой, как циркуль, бритвой, поднятой вверх, чтобы не порезаться, и с мыльной пеной на щеке. Эти образы пугали ее и будили в ней вопрос, который она не умела облечь в слова и понять. Она ясно видела лишь одно: люди, жившие и страдавшие, как она сама, сохранили в застывших глазах великое спокойствие и умиротворенность, и ей словно досадно было, что ока не может обрести этого их кроткого безразличия.
Когда установилась весна, Ана взяла в привычку каждый день уходить к отцу, домой. Она не сознавала, зачем туда идет, и никто ее не спрашивал. Ион бывал рад, — и голова отдыхает от ребячьего крику, и Ана не мозолит глаза своим угрюмым видом, точно пророчащим беду... Василе Бачу изредка заговаривал с ней, но больше клял за то, что по ее вине все ее имущество досталось разбойнику, который вот-вот из дому выгонит.
От Гланеташу до отцовского дома было далековато; Ана с ребенком на руках всю дорогу шла, глядя перед собой, как лунатик, не здороваясь с прохожими, бормоча что-то... Встречая ее, люди крестились, по селу уже поговаривали, что бедняга помутилась разумом, а сердобольные ругали Иона и Василе за то, что они своими колотушками совсем обезумили ее... Она заходила в дом, мыкалась из угла в угол, словно искала что-то давно утерянное, потом садилась на лавку, кормила ребенка,— и все молча, глядя в пустоту,—а после вдруг срывалась и уходила обратно.
Однажды, когда она так шла к отцу, чей-то надтреснутый, запинающийся голос вывел ее из забытья:
— Ана!.. Ана!.. Стой-ка... Поди сюда!..
Ана в испуге остановилась. У ворот Трифона Тэта-ру сидела калека Сависта и отчаянно махала ей рукой. День выдался теплый, с ласковым солнцем. Дорога на улице прочахла. Ветви деревьев, омытые от зимней ржавчины, зеленели почками.
Ана удивилась, заметя Сависту.
— Ты разве здесь? — спросила она.
— Здесь... Нарочно из-за тебя пришла... Сказать тебе...— с причмокиванием выговорила Сависта и осклабилась, но взгляд у нее был злобный, и она все взбрасывала руками, словно порывалась вскочить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156