— Слышишь?Наушник передавал какие-то странные вздохи, шумы, скрипы и бульканья, будто его мяли пальцами.— Что это? — подивился Мишель Герхард фон Штольц.— Я же говорю — микрофон. Где он?— Я его съел, — потупив взор, признался Мишель.— Съел?! Зачем? Это ведь не сосиска, — удивленно спросил Георгий Семенович.— Я думал, это их микрофон. И решил его уничтожить.Мишель готов был сквозь землю провалиться. Лучше бы его убили!— Ну все, теперь, когда будешь ходить до ветру, бери с собой сито, — тяжко вздохнул Георгий Семенович.— Зачем это?— Затем, что этот микрофон — казенное имущество строгой подотчетности, которое необходимо сдать по описи! Уж как хочешь извернись, а будь добр его вернуть! А если не справишься, нам с тобой такую клизму вольют!...Хотя непонятно было, зачем вливать клизму Георгию Семеновичу, когда микрофон находится в животе у Мишеля. Странная взаимосвязь...— Он, можно сказать, тебе жизнь спас, а ты его!...— Так вы давно?... — начал помаленьку что-то соображать Мишель Герхард фон Штольц.— Обижаешь, с самого начала.Ах вот даже как — с самого начала!... Его зарядили микрофонами, как жучку блохами, и подставили под бандитов. В качестве аппетитной наживки на крючок — чтобы он, извиваясь, привлекал к себе их внимание. Что он и делал.Вот и вся нехитрая комбинация!Он на свой страх и риск следил за преступниками, а отцы-командиры следили за ним, контролируя каждый его шаг и фиксируя каждое сказанное им слово! А он-то думал, что ведет героическую борьбу один против всех!Так вот почему ему позволили так долго бегать!Потому что он ни от кого не убегал!...— Ты молодец, если бы не ты, мы на них вовек бы не вышли! — похвалил Георгий Семенович Мишеля.Но тот, вместо того чтобы гаркнуть «Служу отечеству!», лишь протяжно застонал.— Что, больно? — спохватился Георгий Семенович.— Очень, — кивнул Мишель Герхард фон Штольц.— Где болит — здесь? — с тревогой указал командир на голову.— Нет, здесь! — ткнул Мишель пальцем в грудь.К нему резво подскочили врачи и стали рвать на его широкой груди рубаху.— Где?... Что?... Все в порядке, никаких повреждений, — поставили они скоропалительный диагноз.— Не здесь, там, внутри! — обессиленно прошептал Мишель Герхард фон Штольц.— Сердце?— Сердце!Его большое и любвеобильное сердце было разорвано в мелкие клочья. Его предали все, кто только мог.— Может, инфаркт? — предположил вслух кто-то. — Такой стресс пережить не шутка! Ну-ка, тащите-ка его в машину.Его подхватили, приподняли, подсунули под него носилки и, аккуратно положив на брезентовое полотнище, понесли по подвалу, огибая торчащие повсюду трубы.Мишель Герхард фон Штольц лежал смирно, вытянувшись в рост и сложив на груди руки.Он выжил. Но жить он не хотел.«Умру, все равно умру, назло всем!» — думал он.И зачем только его вытащили с того света?...Ну зачем?! Глава 46 К парадному крыльцу подъехала карета.Вышел из нее знатный господин. Навстречу ему челядь бросилась.— К кому изволите?— К барыне. Дома она?...Как не быть — дома. Сама, к окошку лицом прилипнув, глядит, понять не может, что это за гость к ней пожаловал. А может, оттого не понимает, что плохо видит, потому как стара стала.Спустилась вниз. Пригляделась.Вроде бы лицо знакомое, да кто — не понять!Кто ж он таков?...— Карл Фирлефанц, — представляется гость и кланяется церемонно.Фирлефанц?... Не знает она таких...— Не узнаете?... Main libe muter...— Ой!...Ойкнула барыня да чуть с ног не свалилась — ладно лавка рядом была, куда она присесть успела.То ж не кто-нибудь, а учитель, что дочерей ее языкам — немецкому да голландскому — учил! Только тогда он простым солдатом был, а ныне — господин!Тот вновь поклонился да спросил:— Хочу узнать я про дочь вашу и жену свою Анисью да про дитя нерожденное, кое в утробе ее оставил, когда меня в степи закаспийские сослали.А барыня слушает его да плачет.Давно то было — уж быльем поросло. А оно вон как вышло!Стоит Карл живехонек, а дочь ее Анисья — покойница, что он женой своей прозывает, хошь и не венчаны они, — давно в земле сырой лежит.Расплакалась барыня, а расплакавшись, повинилась, все-то рассказав. Про то, как родила Анисья мальца, а муж ее, Лопухин, свез того младенца невесть куда да сказал, что помер он. Чего Анисья не снесла и через что в реке Яузе утопилась. Только малец не помер, а через годков пять сам по себе объявился — будто заступница божья его сама к дому за ручку привела!— А теперь жив он али нет? — спросил Карл, не надеясь на счастье.— Кто знает — может, да, а может, и нет! Пока в приюте жил — живой был. А после — пропал.— И где он теперь быть может? — спросил Карл, уж чуя да боясь, что вот теперь-то след и оборвется.— Про то я ничего сказать не могу! — развела руками Лопухина. — Может, в солдаты забрили, а может, в лихие люди подался. Куда еще сироте?...— Как же мне его сыскать? — еще раз в отчаянии спросил Карл.— Не знаю — я в том деле не помощница. Разве только через приятелей его, с коими он совместно в приюте обитал? Но только их я тоже никого не знаю.Чуть не заплакал Карл... Но — не заплакал!Попрощался да ушел.Оборвался след. Да не оборвалась надежда!Будет он дальше сына своего искать!Всю-то землю перевернет да перекопает, и коли есть он на ней — сыщет. И коли в ней — тоже найдет!А ежели нет, то прервется на нем род Густава Фирлефанца, амстердамского ювелира, что, на беду свою, приехал из Голландии в далекую Россию.На беду — коли будет Карл последним в роду их...И на славу — ежели найдет Карл сына своего...Потому как верит Карл, что непременно отыщет сына своего и что тот чести его и предков своих не уронит, а будет верой и правдой Родине своей служить, которая уж не Голландия, а Россия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80