— Как найдут?— По паспортным данным, оставленным в нотариально заверенном арендном договоре, который будет занесен в базу данных...Ах ты, святая европейская простота!...— А мы не будем ничего заверять, потому что не будем составлять договор, так как не станем встречаться с хозяевами квартиры, отчего они даже не узнают наших имен, — парировала Ольга.— Да? — поразился Мишель Герхард фон Штольц. — Ну да... В разведке это называется — находиться на нелегальном положении. Но это очень непросто даже для подготовленных разведчиков!— Тогда, считай, у нас пол-Москвы разведчики, — буркнула Ольга. — Мы просто снимем квартиру через посредника, который о нас тут же забудет.— Но есть еще полиция!— Полиции в лице участкового мы дадим на лапу.— Разве он возьмет? — удивился воспитанный в уважении к органам правопорядка Мишель Герхард фон Штольц.— Возьмет и еще придет, — уверила его Ольга. — И будет приходить как на работу... Впрочем, можно сделать временную регистрацию. Но тогда придется дать его начальству и больше. Но один раз.— Разве такое возможно? — не верил Мишель.— Что возможно? — не понимала его Ольга. — Дать? Или не дать? Не дать — невозможно! Если прийти. А если не приходить, то можно не регистрироваться и никому ничего не давать.— Но соседи! Они сообщат о нас куда следует! — напомнил Мишель Герхард фон Штольц.— Это у вас в Европе сообщат... Ты хоть знаешь, кто у нас соседи?...— А кто?...Соседи по лестничной площадке, подъезду, дому и двору все как один носили приставку «оглы», по вечерам на улице играла восточная музыка, приезжающие на «шестерках» горячие восточные мужчины играли на скамейках в нарды, в песочницах возились многочисленные, не знающие ни одного слова по-русски детишки, за которыми приглядывали повязанные платками по самые брови мамаши, пять раз в день на девятом этаже многоэтажки что-то кричал мулла, а в ближайших магазинах давно не торговали свининой.Обращение Саша или Ваня здесь звучало столь же редко, как в африканском племени масаев имя Сигизмунд.— Это потому, что здесь рынок недалеко, — объясняла Ольга.Мишель Герхард фон Штольц только диву давался.— Как так можно?... — поражался он.«Да можно, можно, — подсказывало ему его второе, принадлежащее Мишке Шутову Я. — Ты просто слишком давно дома не был. Это раньше нельзя было, а теперь все можно... Если за „бабки“...»И верно — в российской столице нелегалы из ближнего и дальнего зарубежья, беглые зэки, объявленные в розыск преступники и лишенные какого-то бы ни было гражданства беспаспортные бродяги жили себе спокойно годами, обзаводясь семьями, детьми и движимым и недвижимым имуществом. Какой Израиль — давно Москва стала землей обетованной.— Салам алей кум, Мишель Герхард фон Штольц-оглы. И вам, Ольга-кызы...— Алейкум асалам! — привычно отвечал Мишель-оглы...Ну кто их найдет?... Кто догадается здесь искать?!Так думал Мишель Герхард фон Штольц.Никто и никогда!...И... ошибся!... Глава 27 Ныне Сухаревка уже не та — не гудит, не месит грязь тысячами ног, не завлекает зычно примерить лучший в Москве товар, не торгуется до хрипоты, не снимает с себя последние порты, чтобы тут же, в ближайшем трактире, пропить вырученные деньги, а после валяться где-нибудь в тени башни, отсвечивая срамотой. Где-то теперь ряды старьевщиков, где можно было купить за пятак нательный крест Наполеона или поддевку царя Соломона? Где полупьяные, разбитные гармонисты, наяривавшие на истертых тальянках похабные частушки?Нет ничего!Но жива Сухаревка! Без гомона, без песен, без шумной, всем миром, ловли воров-карманников, без веселых драк. Нет уже лавок, но сидят, прямо на земле, подстелив под себя какое-нибудь тряпье, продавцы, ходят вдоль рядков немногочисленные покупатели, шныряют меж них темные личности, предлагая ворованный, а то и вывернутый из карманов убиенных товар. И теперь все, что ни пожелаешь, можно купить на Сухаревке — хоть наган, хоть целый пулемет...Гуще всего народа в съестных рядах — сидят подле своих телег, закутавшись по самые глаза в овчиные тулупы мужики, съехавшиеся из окрестных сел, а то и подале, чуть не из самой Вологды, предлагают муку, картошку, мясо, сало. Глазки вострые, хитрые, а в телеге, а то и под овчиной схоронен заряженный обрез. Денег не берут, деньгам нынче веры нет, меняют припасы на мануфактуру. Долго трут меж пальцев ткань шароваров, стучат костяшками по подошвам сапог, торгуются. Берут не все, а лишь то, что в хозяйстве сгодится. Случается, что иной с голодухи прямо здесь пальто скидает и бежит вприпрыжку по морозу, зажимая в руках шмат сала. Многие мужики, из тех, что побогаче, что набрали сапог на век вперед, меняют еду на буржуйские вещицы, которые раньше только у своих помещиков видали, берут золотые — луковицей — часы, портсигары с монограммами, серебряные подсвечники. Везут в глухие деревни своим жинкам собольи шубы да бальные туфли...Чуть подале бабы, сидя на жаровнях, под которыми тлеют угли, продают горячие потроха с пирожками. Толчется подле них голодный люд, покупать ничего не покупает — воздух жадно нюхают, слюнями давясь. За понюшку, чай, денег не берут. И здесь нередко с себя шапки да последние сапоги скидают, чтобы тут же, ожигаясь, проглотить потроха. Хотя, судачат, потроха те все больше собачьи да кошачьи, а в мясных пирожках человечинка случается, а кто-то целый ноготь с детского пальчика находил!Такая она ныне, Сухаревка!Милиция сюда близко не суется: один или вдвоем пойдешь — головы не сносишь! А чтобы облаву учинить — нет сил у молодой советской республики.Боязно соваться на Сухаревку.А надо!— Походите, посмотрите, потолкаетесь, — инструктировал Мишель Фирфанцев своих хлопцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80