Нужен им был Федька позарез — никак без него, а тот будто бы сквозь землю провалился — ни слуху ни духу! И даже Валериан Христофорович, уж на что с хитрованскими жителями дружбу водил, а и тот ничего путного узнать не смог!— Вот мы его ищем, а может, его и в Москве-то давно уже нет, может, сбег куда? — предположил Митяй. — А чего — уехал куда-нибудь в глушь да в подполе хоронится!— А вот тут, милостивый государь, позвольте-ка с вами не согласиться! — покачал головой Валериан Христофорович. — Я их, субчиков таких, лучше знаю. Хитрованские — они далече не побегут, куда им из Белокаменной? Здесь их промысел и вся-то их жизнь, здесь марухи, дружки фартовые и верные, которые завсегда спрячут, людишки. Ранее, бывало, побежит иной с каторги, да через месяц на Хитровке и объявится, хоть знает, что его непременно там ловить будут! Да и куда им ныне? В Москве сытно да весело, а в деревне мужички себе на уме — чужака за просто так прятать да кормить не станут, а коли прознают про его богатства, могут и вовсе пристукнуть по-тихому и где-нибудь в укромном месте закопать. Здесь он, в Москве, боле негде!...Здесь-то, может, здесь, да Москва-то — она большая!— Я вам так скажу, милостивые государи, — продолжил Валериан Христофорович. — Ныне искать его — дело пустое, только зря каблуки бить! Он теперь где-нибудь на самое дно, яко налим, залег и в тину зарылся — всего-то боится и никого к себе не подпущает. Только ежели кого из верных ему людей к нему подослать...Хорошо бы подослать, да только где взять?— А ежели маруху его, Любаню? — вспомнил Лексей Шмаков.— Любаня, конечно, девица сладкая, но за ради нее он из берлоги не вылезет, — возразил Валериан Христофорович. — Ему ныне не до амуров. Его на иной интерес ловить надобно.— И на какой же? — спросил Мишель.— Известно на какой — на страх да корысть! Вот ежели бы он прознал, что может куш сорвать, да такой, чтоб на всю жизнь хватило, то, глядишь, и выполз бы из своей норы на белый свет...По всему было видно, что Валериан Христофорович что-то задумал, да только не спешит разом все козыри выкладывать.— Тут ведь все дело в чем — Федька теперь фартовый, при золотишке да камешках, да только он им цены не знает. И надо бы, чтобы кто-нибудь ему про то шепнул да намекнул, что покупатель есть!...— А покупатель есть?— Есть! — уверенно заявил Валериан Христофорович.— И кто он?— Как кто — я! — приосанившись, ответил старый сыщик. — Неужто не похож?А ведь похож, особенно когда в своей шубе. Уж так похож, что впору пред ним шапку ломить! Ну просто барин!Все обалдело глядели на довольного собой Валериана Христофоровича.— Вы, конечно, вылитый буржуй, — отвесил сомнительный комплимент Митяй. — Но вас же его дружки, когда мы Федьку на Хитровке брали, видели!— Да в том-то и дело, что все, кто меня там видел, ныне пребывают в чека! Ей-богу, господа, не понимаю, чего вы опасаетесь. Скажем, что я желаю купить у него сокровища, а как он с ними придет, мы его, голубчика, и схватим!— А кто скажет-то? — задал вопрос Мишель.— В том-то и загвоздка!... — сник Валериан Христофорович. — Если кто сторонний — ни за что не поверит!— А ежели бы, к примеру, Анисим? — вдруг спросил Лексей Шмаков.Анисим?... Да, пожалуй, Анисиму он мог бы поверить. Вместе ювелира убивали, да и, по всему видать, не его одного. Так что одной веревочкой повязаны, насквозь кровавой! Как Анисима брали, он не видел и потому вполне можно объяснить их вынужденную разлуку тем, что тот прятался.Но только как заставить Анисима не проговориться?Неужто он, попав обратно к своим дружкам, не повинится перед ними?— Надо ему прощение посулить, — предложил кто-то из хлопцев.— Но, посулив, придется слово держать, — сказал Мишель.— Это зачем? — удивился Лексей Шмаков. — Он же ювелира убил! Теперь пообещаем, Федьку через то словим, а посля все одно шлепнем, как душегуба и контру!— А как же честь? — тихо спросил Мишель.— Какая честь — бросьте вы эти ваши отжившие пережитки! — возмутился Митяй. — Это только у барышень честь! А у нас революционная необходимость! Вот мы теперь со всей этой контрой чикаться станем, слова держать, а они опосля, коли верх возьмут, нас не пожалеют!...Мишель вдруг почему-то вспомнил своего приятеля Звягина, который грозился, буде только представится такая возможность, развешивать таких вот Митяев на московских фонарях. И еще вспомнил расстрел подле ворот Арсенала в Кремле...А ведь верно, не станут чикаться — ни те, ни другие.В такой сваре все прежние законы побоку!...— Все это замечательно, мой юный друг, — миролюбиво сказал Валериан Христофорович. — Вы, конечно, не барышни, вам честь беречь ни к чему. Но только, я боюсь, Анисиму одних только слов тоже мало будет. Смею вас уверить — продаст он вас, милостивые государи-товарищи, со всеми вашими революционными потрохами, как только среди своих окажется. Там, знаете, тоже понятия о чести очень своеобразные.— Не продаст, — вдруг уверенно сказал Митяй. — Побоится.— Чего же, позвольте узнать? — хмыкнул сыщик.— Меня! — ответил Митяй. — Я с Анисимом пойду. Он меня боится и при мне слова лишнего не скажет!Все умолкли, не зная, что на это сказать.— Я пойду с Анисимом, будто бы родственник его. Я в деревне жил, за своего легко сойду.— А если они вас раскроют? — спросил Мишель.— Значит, убьют! — коротко сказал Митяй. — А нет — так я их!Была в нем какая-то сумасшедшая уверенность в своей правоте и жертвенность тоже. «Может, тем они и сильны, что не сомневаются? — подумал Мишель. — Что ни других, ни себя не жалеют?»— Рискованно, конечно, — вздохнул Валериан Христофорович. — Но чертовски соблазнительно! Анисим, верно, Митю до икоты боится — в его присутствии лишнего не сболтнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80