Кроме того, несчастного, коего выкликнули. Кроме Фирфанцева. Кроме — Мишеля...Вот оно, случилось!... Дождался!...Мишель вскочил на ноги, привычно поправил одежду и пошел к выходу, перешагивая через чьи-то тела и ноги, чувствуя устремленные на него взгляды, казалось, слыша обращенный вслед ему шепот: упокой душу раба божьего... Более всего в этот момент он боялся выказать свой страх...— Ты, что ли, Фирфанцев? — лениво переспросил караульный. — Тогда шагай.Бесцеремонно подтолкнул в спину.— Руки за спину... Пшел!Мишель завел руки за спину, крепко сцепив пальцы, чувствуя, как они предательски подрагивают.Куда его теперь?... Неужели сразу?... Сразу к стенке?Они поднялись по лестнице наверх, повернули в темный коридор.— Стой!Остановились подле двери, куда караульный сунул голову.— Заходь...Посторонился, встав позади.Сердце бешено застучало.Не та ли это самая, обитая свежим тесом комната?...Но нет, это была другая комната, небольшая, заставленная разномастной, наспех стащенной отовсюду мебелью. В углу стояла жарко натопленная печка-буржуйка, жестяная труба от которой выходила в заложенную кирпичами форточку. В печке потрескивали дрова, труба тихо гудела.Мишель растерянно замер на пороге.В комнате было три стола, за которыми сидели люди в кожаных тужурках. Все они, подняв глаза от бумаг, быстро взглянули на вошедшего, тут же утратив к нему всякий интерес. Кроме одного.— Садитесь, — показал он на стул. Шикарный, с вытертой гобеленовой обивкой и золотыми завитушками, явно из дорогого мебельного гарнитура.Мишель присел.Следствие было недолгим и неправым.— ...Да поймите же, не измышлял я никаких заговоров, — возбужденно бубнил какой-то приведений ранее Мишеля офицер в углу...— Ваша фамилия Фирфанцев?Мишель кивнул.— А найденное при вас оружие? — скучно вопрошал в углу следователь. — Согласно постановлению совета рабочих и солдатских депутатов вы должны были добровольно сдать его в объявленный трехсуточный срок.— Но это никакое не оружие. Это награда за бои в Галиции...— Вы, кажется, состояли в полиции? — поинтересовался у Мишеля следователь.— Да, — кивнул Мишель, понимая, что раз его об этом спрашивают — значит, скрывать что-либо бесполезно.— Верой и правдой служили царизму, отправляя наших товарищей на виселицы и в тюрьмы?...Тот, в углу следователь, на которого невольно глядел Мишель, вытянул откуда-то револьвер с привинченной к рукояти золотой пластиной, поднес дуло к носу и несколько раз потянул ноздрями воздух.— А чего же от него гарью пахнет?Допрашиваемый офицер сник...— Я не царю, я отечеству служил, — твердо сказал Мишель. — К тому же я не имею никакого отношения к преследованию ваших, как вы выразились, товарищей. Я уголовных преступников ловил — душегубов и воров...Следователь в углу макнул перо в чернильницу и что-то быстро черкнул на листе бумаги.— Меня что... меня расстреляют? — дрогнувшим голосом спросил офицер.— Умеете пакостить — умейте и ответ держать, — брезгливо ответил следователь...И никакого тебе суда, никаких заседателей с присяжными и кассационных жалоб... Скор на расправу пролетарский суд!— Вы знаете этих людей?Следователь передал Мишелю несколько фотографий, где среди бутафорских, сделанных из папье-маше колон и портиков на стоящих на подставках креслах сидели дамы, а подле них, облокотившись на спинки, стояли бравого вида офицеры. Одна из фотографий была снизу и почти до половины изображения заляпана бурыми пятнами. Уж не кровью ли?... А коли кровью, то, значит, она была вытащена из кармана раненого или убиенного...Мишель не знал имен изображенных на фото людей, но сразу же узнал их — это были офицеры, которые нашли приют в его квартире. И среди них — его приятель Сашка Звягин, сфотографированный со своей женой. Мишель помнил это фото, которое тот всегда таскал с собой. Впрочем, как и многие другие побывавшие на германском фронте офицеры. Привычка, конечно, в высшей степени глупая и сентиментальная, но пред лицом смерти простительная...Каким образом эти не предназначенные для посторонних глаз снимки оказались у следователя, догадаться было нетрудно — вряд ли бы их хозяева согласились отдать их в чужие руки добровольно. А раз так, то Мишель не желал никого узнавать, предпочтя солгать следователю, не видя в том большого греха, ибо это была ложь во спасение.— Нет, не знаю!... А в чем, собственно, дело? — с вызовом спросил он.— Дело в том, что в вашей квартире нами было раскрыто контрреволюционное гнездо, при ликвидации которого погибло несколько наших товарищей...Значит, был бой. В его квартире. Интересно, жив ли Звягин?...Бой точно был. Бой был краток — революционный патруль, который увязался за подозрительной, юркнувшей в подъезд личностью, стал обходить квартиры, в одной из которых, как оказалось, прятались белые офицеры. Сдаваться те не пожелали, открыв огонь сквозь дверь из револьверов и карабинов и положив на месте двух солдат. Патруль забросал дверь гранатами и ворвался внутрь, добивая огнем и штыками раненых офицеров. Трое, ожесточенно отстреливаясь, побежали через черный ход, где, вступив в бой с направленными туда дружинниками, смогли вырваться, выпрыгнув со второго этажа и смертельно ранив шестнадцатилетнего рабочего паренька...Но как они могли его найти?... У кого узнать адрес Анны?... — недоумевал про себя Мишель.Ах, ну да, конечно!... Это ведь он сам назвал его Звягину, когда уходил!— Где вы находились третьего дня? — спросил следователь, уставясь Мишелю в самые глаза.Мишель собирался уже было сказать правду, сказать, что позапрошлой ночью, равно как и прежде, он находился у... Но вдруг понял, что тогда они непременно приволокут сюда, в это страшное место, Анну и станут допрашивать и мучить ее!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80