..Наконец вопрос благополучно разрешился. Мишеля приняли и сопроводили до лестницы и по ней, через два марша, вниз.— Стой, пришли.Пред Мишелем была ржавая, кованая, с металлическими заклепками дверь. Конвойный с лязгом откинул в сторону засов. В лицо ударило теплом, сыростью и вонью.— Чего стоишь — шагай! — И конвойный пихнул Мишеля в спину, так что тот, потеряв равновесие, полетел вперед, в подвальную темноту, рискуя расшибиться о каменный пол... Но не расшибся, потому что его поймали чьи-то руки.— Не ушиблись? — спросил из темноты голос. — Вы кто?— Мишель Фирфанцев.— Офицер?— Никак нет.— Ладно, можете не говорить, воля ваша... Разрешите представиться. — Негромко и привычно щелкнули каблуки. — Подполковник Красинцев. Так сказать, старший по камере. Пока... Ступайте вон туда, направо, там есть место.Медленно, на ощупь, натыкаясь на людей, наступая кому-то на ноги, Мишель пошел в указанном направлении.— Осторожней! Глядите под ноги!... Ну что вы, ей-богу!... — укоризненно говорили ему со всех сторон. И куда ни ступи, повсюду он натыкался на людей.— Но это невозможно, господа, нас здесь и так битком, как сельдей в бочке. Нужно что-то делать, как-то протестовать! — громко, на весь подвал, возмутился кто-то.— Вот вы и протестуйте, — ответили ему из темноты. — Смею вас уверить: вас большевички обязательно выслушают и быстро к стеночке прислонят... Всем посвободнее станет.— Сюда, пожалуйста.Кто-то потянул Мишеля за руку вниз.Он сел...Подвал был тесный и грязный. Из единственного, под самым потолком, зарешеченного окошка тянуло холодом, потому что кто-то, чтобы не задохнуться, вышиб стекло. С прутьев и по стене, до самого пола, свисали толстые синие сосульки.Раньше здесь располагались склады купца Колобродова, отчего в углах до сих пор стояли полуразвалившиеся кадушки и густо, до головокружения, воняло гнилью, а по полу туда-сюда шныряли стаи жирных крыс. На людей они не обращали никакого внимания, равно как и те на них. Лишь иногда, когда крысы, привлеченные запахом крови, подбирались к лежащим на полу раненым, те пинали их. Отчаянно пища, крысы летели в сторону и разбегались по норам, чтобы скоро появиться вновь...И все же крысы находились в несравненно лучшем положении, чем люди, — они могли в любой момент убежать в соседний подвал или на улицу Люди — нет...Изредка с металлическим лязгом и грохотом отворялась дверь, и камера замирала, ожидая, чью фамилию выкликнет надзиратель.— Прапорщик Семенов... выходь!Кто-то вставал и, пробираясь через людей, шел к выходу.Дверь захлопывалась, с грохотом перерубая падающий из коридора свет. И кто-нибудь в темноте обязательно быстро крестился, шепча скороговоркой молитву. За упокой души прапорщика Семенова...— Вы за что сюда? — тихо спросил Мишеля угадываемый в полумраке неясным силуэтом сосед.— Ума не приложу, — честно ответил Мишель. — А вы?— А я, знаете, за дело, — ответил сосед. — Шлепнул нескольких их «товарищей», о чем в ни малой степени не сожалею. Жаль — мало... В отличие от других, невинную гимназистку строить из себя не собираюсь, тем паче что без толку — все одно конец для всех един и скор.— Какой? — растерянно спросил Мишель.И не увидел, скорее почувствовал, как его сосед ухмыльнулся в темноте.— А такой, что всех нас, господа-товарищи, в самом скором времени отправят прямиком на небеса. У них с этим запросто — отведут в камеру, есть здесь такие, обшитые по стенам деревом, толкнут внутрь и шлепнут из нагана в затылок. Вот так... — щелкнул сосед пальцами.— Но разве так возможно?... — не поверил Мишель. — А как же следствие, суд, наконец?— Какой суд? Классовый? Так по нему все мы давно к высшей мере приговорены. Поголовно! Вы их гимн слышали — «Интернационал» называется — так там прямо, без обиняков, сказано — всех господ под корень, а затем... А вы бы на их месте как поступили? Тягомотину разводили с присяжными и адвокатами? Нет, батенька, точно так же бы действовали — как французские якобинцы, как Столыпин в девятьсот пятом, когда без всякой оглядки на правосудие решением военно-полевых судов бунтовщиков в пять минут на осинах вешали. Гирляндами. Тогда — мы, теперь — они! А моя воля — я бы не вешал, я бы их на кол сажал, как при Иване Грозном! Жаль, теперь меня не спросят...С грохотом, резанув по сидящим на полу людям полосой света, распахнулась дверь. И недовольный голос выкликнул:— Ротмистр Долгов!... Выходь!...Рядом завозился, привстал сосед.— Ну вот и все... — сказал он. — По мою душу... Аминь...И, встав и усмехнувшись, может быть, всерьез, а может быть, юродствуя, попросил:— Помолитесь за мою убиенную душу. Если, конечно, успеете... Если не вы следующий... Честь имею!И быстро, переступая через людей, не обращая внимания на протестующие крики, пошел к очерченному светом проему двери. Ведущему прямехонько на небеса... Глава 12 Жарко на улице. А уж в мундире солдатском — и вовсе!Солнце печет, так что мочи нет. Пот глаза выедает.Ребятишки да бабы в теньке сидят, а кто на Москву-реку да на Яузу подался ноги в холодной водице полоскать да нагишом купаться.Только солдату податься некуда — не присесть ему в тенек, не побежать на речку, не раздеться. И даже ворота на одну пуговку не расстегнуть! Как есть — так и терпи!— Ать-два! Ать-два!...И когда все это кончится? Хоть бы тучка какая на солнышко набежала да на часок его скрыла! Но только небо, куда ни глянь, — ясное! А до вечера — как до последнего дня службы!...— Ать-два! Ать-два!... В колонну стройсь!Тут-то подле плаца возок остановился. И из возка того чье-то любопытное личико глянуло. Чье — не углядеть, далеко шибко, да и темно в возке-то. Только глазки девичьи взблескивают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80