.. Вернее, уже сделал. В присутствии свидетелей.Ольга благодарно прижалась щекой к его ноге, потому что ни до чего другого дотянуться не могла.— Я думаю, что первое время мы будем жить у меня в замке, — строил планы на будущее Мишель. — А потом разменяем его с моей доплатой на замок побольше. Если ты, конечно, не против...Ольга была совсем не против замка.— Но прежде ты должна выполнить одну мою просьбу.Счастливая Ольга готова была выполнить любую просьбу, хоть прямо сейчас.— Когда они вернутся, я скажу, что я согласен... Что мы согласны. И расскажу им о втором колье, которое они, я думаю, обязательно захотят увидеть.— А разве оно у тебя? — изумилась Ольга.— У меня, — кивнул Мишель. — В одном надежном месте.У Ольги азартно заблестели глаза.— Я предложу им нарисовать план, они рязвяжут мне руки, и вот тогда!...План был прост и потому гениален... Он не гарантировал им свободу, но давал надежду на нее... Или, в крайнем случае, на легкую — без терок и мясорубок — совместную смерть.— Ты согласна? — с надеждой спросил Мишель.— Да! — ни мгновения не сомневаясь, ответила Ольга. — Но если мы не сможем, если вдруг...Мишель понял ее. Без слов.— Они все равно ничего не найдут! Я нарисую им совсем не то, совсем другое место.Мишель Герхард фон Штольц не был таким простачком, чтобы отдать дубликат колье, который оказался не дубликатом, в руки недругов.— Ты со мной?— С тобой! — кивнула Ольга. Готовая следовать за ним хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы под венец.— Ну, тогда — с богом!...Скоро, очень скоро все решится — они должны будут обрести свободу, хотя не исключено, что погибнут!Они обретут свободу в любом случае — хоть так — хоть так!... Глава 23 Вот и Самотека... И лавка здесь же, с выцветшей, болтающейся на одном крюке вывеской: «Ювелирная торговля г-на Густава Фридбаха».Замок на двери, как и ожидалось, был сбит, дверь открыта настежь, а сама лавка перевернута вверх дном — повсюду хрустели под ногами рассыпанные украшения и пустые, раздавленные коробки, прилавки — расколочены, ящики конторки взломаны и разбросаны повсюду.Чтобы лучше видеть, сбили с окон крючки, раскрыли ставни.Картина стала еще безрадостней. Будто бы Мамай тут прошел...Сам ювелир сидел подле раскуроченной конторки на кресле, привязанный к нему по рукам и ногам сыромятными ремешками. Ювелир был мертв — мертвее не бывает... Все тело его, лицо и грудь были изрезаны ножами, все вокруг залито кровью, а из левого подреберья торчала рукоять тонкого, загнанного в самое сердце кинжала!По всему было видно, что ювелира, прежде чем зарезать, долго пытали.— За что ж его так, сердешного? — тяжко вздохнул Валериан Христофорович, оглядывая безжизненное тело.— Видно, про тайники с золотом допытывались, — предположил Мишель.— Или про царские сокровища, — тихо сказал Валериан Христофорович.А может, итак!...Со второго этажа донесся крик.Видно, что-то и там нашлось.Мишель с Валерианой Христофоровичем поднялись по скрипучей старой лестнице наверх. Туда, где жило семейство ювелира. Жило...Притихшие, побелевшие хлопцы тихо стояли вдоль стены.— Бог ты мой! — покачал головой Валериан Христофорович, хотя он-то видывал виды.В гостиной на полу, близко друг от друга, валялись четыре трупа — пожилой женщины и трех молодых барышень в кружевных ночных рубашках, одна из них была еще совсем ребенком, может быть, лет двенадцати. И у всех у них были проломлены черепа, скорее всего, валявшимся здесь же, неподалеку, бронзовым подсвечником. Как видно, заслышав какую-то возню и крики, они выбегали из своих спален, где их одну за другой безжалостно убивали.— Мерзавцы, девочек-то зачем? — осуждающе сказал Валериан Христофорович. — Против бога так-то!— Видно, свидетелей боялись, — сказал Мишель.— Каких свидетелей?... Свидетели — это когда полиция, суд да каторга. А ныне ничего этого нет! Вот мы теперь уедем и боле сюда никто, может быть, год не явится! Никому бы они ничего не сказали! Да ежели б даже сказали, кто тех злодеев ловить стал? Теперь каждый день, может быть, сотнями убивают, и никому до того никакого дела нет! Просто злодеи, вот тебе и весь сказ! И Федька ваш, и Анисим тоже!... Душегубы!Тела прикрыли снятыми с постелей простынями. Сами пошли по комнатам.— Ищите бумаги — амбарные книги, закладные, расписки... — сказал Мишель. — Да так, чтобы ни одного клочка не упустить!— Да-да, уж вы, голубчики, не сочтите за труд! — поддержал его Валериан Христофорович.Через час пред Мишелем лежал ворох собранных по дому бумаг, которые сложили в мешок.Покойный ювелир Густав Фридбах отличался в ведении дел похвальной, чисто немецкой пунктуальностью. Он каждодневно сводил балансы, подсчитывая прибыль, не забывая указать цену приобретенного на толкучке сахарина, и в отдельных книгах вел учет вновь поступившего товара, помечая, что, за сколько и у кого он приобрел и отдельной графой — кому и по какой цене сдал. Правда, фамилий не писал, ограничиваясь именами, а нередко инициалами. Но, как следует покопавшись в бумагах и сопоставив различные записи, Мишель смог довольно легко расшифровать большинство аббревиатур.Связи ювелира были обширными — среди его постоянных клиентов встречалось немало знатных, известных всей России фамилий, помеченных, помимо просто инициалов, присовокупленными к ним буквенными приставками — «г.» «б.» «к.» и даже «в.к.»!... Что, судя по всему, означало граф, барон, князь и не просто князь — а великий князь!Поставщики тоже были с приставками, причем зачастую предваряющими те же самые инициалы — оголодавшие графы и бароны несли ювелиру некогда купленные у него же, причем за баснословные деньги, драгоценности, дабы обменять их на фунт сала или бутыль прогорклого подсолнечного масла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80