широкая приземистая дымовая труба
поднималась между ними, лишь слегка превосходя их по высоте. Это
несомненно был военный корабль, имеющий орудия с башнями, гораздо более
современные, чем наши пушки, заряжаемые с дула. За ним деревья исчезали, и
на фоне неба вырисовывалась фаланга больших уродливых строении, то там, то
здесь увенчанных тонкими фабричными трубами. Широкий мол далеко выдавался
вдоль берега в реку, так далеко, что в конце его отмечали только слабые
огоньки, а вдоль него располагалось буйство различных мачт, очень похожих
на те, что я видел над крышами на Дунайской улице. Но среди них, выступая,
как широкие столбовидные стволы дождливого южного леса, пара за парой
стояли трубы. Украшенные фантастическими ренделями, звездами и даже
коринфскими капителями, они венчали высокие корпуса судов, словно здесь
собралось многочисленное плавучее потомство фабрик. Когда мы подошли
ближе, я увидел огромные цилиндры, установленные на их корме. Я оперся на
поручень и сжал голову руками.
Джип издал вопросительный звук.
- Это все смешение времен, - простонал я. - У меня от него голова
идет кругом. Неужели времена постоянно так перепутываются?
Джип покачал головой:
- Тут нет никакой путаницы. Суда с квадратным такелажем, с колесами
на корме, даже жестяные мониторы - где-то в 1850-х - 1860-х годах их можно
было увидеть пришвартованными здесь вместе.
Я кивнул, тщательно изучая Джипа:
- Ты это помнишь, да? Со времен своей молодости?
- Я? - Джип улыбнулся. - Нет, черт побери! Я не такой старый. Они все
исчезли к тому времени, когда я родился, не считая, может быть, парочки
судов с колесами на корме. Там, где я рос, я ничего такого не видел, даже
похожего, и ни капли моря. Только волны зерновых посевов, миля за милей.
Говорили, что они похожи на океан, - да что они понимали? Они никогда его
и в глаза не видели, так же, как и я. До тех пор, пока не сбежал на
побережье; тогда-то я и увидел море и с тех пор никогда с ним не
расставался. Даже несмотря на то, что получил нашивки капитана как раз
вовремя, чтобы идти на войну против подлодок.
Теперь я уже поразился другому: Джип казался далеко не таким
современным, чтобы сражаться против подлодок. Против тунисских корсаров -
да, но против немецких подлодок - нет. Из-за этого его "вневременная"
личность казалась еще более невероятной, чем у Молл.
- Похоже, тебе досталось. А где ты был? На Северном море? На
мурманских конвоях?
- И там, и там. Но я родился задолго до начала века в Канзасе. Мне
было где-то около шестнадцати, когда я сбежал, я ведь говорил о Первой
мировой войне. - Он вскинул голову. - Я здесь просто застрял, вот и все. В
тенях, в точности как вон те корабли. Как все, что мы видим - эти песни из
старых рабовладельческих загонов, маленькие рыбацкие деревушки, вся эта
чертова река под нами. Все это - часть того, что создает это место, его
характер, его образ. Это тень. Она еще не исчезла, пока - нет. Она
продолжает болтаться за пределами Сердцевины, цепляясь за это место. Может
быть, она чувствуется, но остается невидимой, хоть проживи здесь всю
жизнь, разве что в один прекрасный день завернешь за правильный угол.
- Какое место... - попытался я спросить. Но мои слова утонули в реве
буксирного гудка и неожиданного взрыва активности на палубе.
Джип выкрикивал приказы и повернул руль. Пирс явился снизу со своей
трубой и вызвал обе вахты. Мы подошли к пустому причалу, и на "Непокорной"
приходилось начинать работу. В результате я остался единственной
бесполезной персоной на борту, не считая, пожалуй, зловещего маленького
трио, спрятавшегося в той каюте на полубаке, но они с трудом могли сойти
за людей. Я подумал было занять свою полуразрушенную клетку, но к ней не
было свободного доступа с квартердека. С буксира были подтянуты мокрые
тросы и переброшены смутно видневшимся фигурам на набережной. Я как раз
пытался проскользнуть между ними, когда Молл позвала меня голосом,
прозвучавшим не хуже пароходного гудка, и от неожиданности я чуть не повис
в ослабленной петле:
- Эй, прекрасный Ганимед! Удираешь, как шиллинг в шафлборде? [игра с
передвижением деревянных кружочков на размеченной доске] Сейчас мы ее
замотаем - иди сюда, одолжи нам силу своих рук. К шпилю!
Я не мог припомнить, кто такой, к черту, был Ганимед, и был не очень
уверен, что мне хочется вспомнить, но по крайней мере нашлось хоть
какое-то дело. Мы подняли длинные перекладины с их опор, просунули их в
прорези и наклонились над ними.
Молл ногой отшвырнула пал и осторожно вскочила, прочь с нашего пути,
на израненную верхушку кабестана:
- Поднимайте, мои чудные силачи! Поднимайте, мои румяные храбрецы!
Поднимайте, это путь к тому, чтобы получить выпивку! Что это вы так
потеете над ними, они же легче перышка! Сапожники вы все, вот что, даже
лучшие из вас! Вам пушинку и ту не сдвинуть с места! - Она отцепила от
плеча скрипку и заиграла веселую мелодию, явно самую популярную в здешних
местах:
Была у меня подружка-немка,
Да больно толста и ленива,
Выбирай, выбирай, Джо!
Потом была девушка-янки,
Да я от нее чуть спятил.
Выбирай, выбирай, Джо!
Пока мужчины, хором распевавшие песню - и женщины тоже, перебирали
национальные характеристики различных девиц, о которых я раньше и не
подозревал, изувеченная "Непокорная" была подтянута к причалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138