и хотя его руки не коснулись меня, я почувствовал, как они
вцепились в мое лицо и провели по нему - от уха до уха. Все еще кипя, он
снова поклонился - натянуто, очень натянуто.
- Я в отчаянии, что мне приходится противоречить сеньору, но ни за
что на свете я не позволил бы этим вашим друзьям упустить такое событие. В
действительности, их отсутствие серьезно нарушило бы всю процедуру!
Стриж разразился жутким, злорадным каркающим смехом, и его дыхание
обдало меня как вонью из клоаки:
- И ты именуешь себя тем, кто сгибает Бессмертных, да? А сам не
можешь даже выбросить из этого пустого разума его друзей! Ты - ха! Я
встречал таких, как ты, раньше - пауков на потолке! Кто из людей смеет
держать Их род в рабстве?
Дон Педро еще раз отвесил низкий поклон, и когда выпрямился, его лицо
было ясным и собранным, как прежде.
- Я склоняюсь перед коллегой редких выдающихся качеств; мне жаль, что
он должен разделить судьбу тех, кто стоит ниже его. Это правда, ни один
человек не мог бы подвергнуть Их такому унижению. Однако прошло много лет,
как я перестал быть всего лишь человеком.
Стриж издал булькающий звук и сплюнул:
- Это весьма распространенная ошибка - а лекарство от нее быстро и
фатально! Кто ты, как не мелкий Калигула, обучившийся чуть-чуть самым азам
колдовства? Наслаждайся своими маниакальными идеями, пока можешь, человек;
они просто насмехаются над тобой, ожидая времени, когда Они освободят тебя
от твоей мании! Да, и от всего прочего тоже!
- Калигула? - Казалось, темного человека это позабавило. - Едва ли,
ибо он был лишь смертным, что вообразил себя богом. В то время, как я... -
Он снова взглянул на меня. - Сначала, уверяю вас, у меня не было таких
мыслей. Я стремился лишь украсить существование, ставшее для меня
обременительным, найти... удовлетворение, выходящее за рамки условностей.
- Он издал негромкий смешок, как человек, вспоминающий наивные детские
мечты. - С благосостоянием, составленным мне моими существами, я
приобретал все больше и больше и изобретал изощренные развлечения.
Некоторых я умертвил смертью быстрой и болезненной. Других оставил в живых
- идти по узкой тропе, понемногу ослабляя их связи с жизнью, наблюдая, как
они цепляются все крепче за шаткие, обманчивые обрывки, оставшиеся от нее.
Из той смерти при жизни, что я им устраивал, я научился извлекать новую
жизнь, освежавшую меня, и это было много; однако и это приелось. Один раз
в жизни я держал племя рабов на своей ладони и, как хозяин и БОКОР, держал
в руках не только их жалкие тела, но их мысли, мечты, сердца - а потом
сила, которую я извлекал из их мук, стала слабеть. Но даже тогда я уже
стал зависеть от нее, чтобы поддерживать само мое существование. Даже
тогда кровь была вином, что я пил, муки - воздухом, которым я дышал. Мне
необходимо было найти какой-то новый источник. Но тогда у меня еще не
хватало смелости и предвидения, чтобы искать Абсолюта. Итак, хотя мои силы
были еще тогда ограничены, я обратился - как и положено человеку, не так
ли? - к людям моего собственного...
Валет улыбнулся.
- Не скажу, чтобы это вовсе не приносило мне удовлетворения. Бедные
глупцы! Их жестокость была почти такой же, как моя, однако они творили
зверства просто так, без всякой цели. Остров кипел под ними, и однако они
беззаботно кружились в вихре своих маскарадов, завтраков и пустых
празднеств. На них я наслал чуму, оспу, бесчисленные раздоры и заполнил их
кладбища. А потом я пробуждал некоторых из их числа - тех, кто оскорблял
меня больше всех, и самых красивых женщин. И им я устроил множество раутов
моего собственного изобретения. - Он покачал головой с ностальгической
снисходительностью. - Говорят, память о некоторых из них все еще хранится
в стенах моего старого дома - возможно, вы видели их? Так оно и есть. Это,
разумеется, приносило удовлетворение. Однако мне казалось, что необходим
некий артистический мазок, чтобы шутка приобрела завершенность. И я
завладел рабами и сделал эту власть гораздо более сильным хлыстом, чем их
хозяева. Культ крови и мести - с ритуалами столь чудовищными, что у их
участников не оставалось после них ни сдерживающих центров, ни страха, ибо
они уже проделали все самое худшее. Я стал как бы богом среди них, почти,
одним из Невидимых; и я толкал их к дикости и безжалостному мятежу.
Тройная ирония!
Он негромко хихикнул.
- Чтобы я, их мучитель, помогал им получить свободу! Хотя я,
разумеется, следил за тем, чтобы последствия были достаточно кровавыми,
чтобы они годами не знали покоя. И в том еще большая ирония, что они своим
поклонением помогли моим спотыкающимся ногам встать на тропу власти.
За это время никто не произнес ни слова; нетрудно догадаться, почему.
Однако при его последних словах резко поднялась чья-то голова, и голос
хрипло произнес:
- Твоим? Самого зверского из своих мучителей они почитали как своего
освободителя? Ритуалы Петро, живой дух мести рабов - культ гнева, кровавых
жертвоприношений - это все ТВОЕ?
К моему изумлению - и, судя по виду этого человека, к его тоже - это
была Молл, она нашла в себе силы заговорить. Измученная, окровавленная,
бледная, но живая и в полном сознании. Мое сердце буквально подпрыгнуло
при виде ее. Человек, которого она назвала Доном Педро, казалось,
испытывал по этому поводу совершенно иные чувства. Его темные глаза
метнули в нее взгляд, похожий на язык змеи, и он поклонился, в этот раз
напряженно, почти осторожно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138